Надежды роялистов на легкий конституционный путь к реставрации монархии рухнули. Декрет о «двух третях» вызвал их ярость. В столице было много сторонников монархии, хорошо вооруженных и научившихся за бурные годы обращаться с оружием. Немало роялистов насчитывалось и среди офицеров Парижского гарнизона. На этот раз выступление против произвольных декретов готовы были поддержать и представители крупной финансовой буржуазии, и часть центральных секций Парижа. Все это делало положение Конвента особенно опасным.

В начале октября заговорщики решили, что час действия пробил: в этом месяце вступала в силу новая конституция, медлить больше было нельзя. 11 вандемьера в Конвенте узнали, что в секции Лепелетье собираются враждебные силы, что в зале Французского театра происходят незаконные собрания, идет мобилизация недовольных. На стороне мятежников была и Национальная гвардия. Конвент объявил свои заседания непрерывными и поручил генералу Мену силой оружия восстановить порядок в столице.

Мену не спешил. Вместо того чтобы выполнять приказ Конвента, он вступил 12-го числа в переговоры с мятежниками, настойчиво намекая, что склонен идти на уступки. Его поняли, и обе стороны договорились отступить, не прибегая к оружию, а Мену первым отдал приказ подчиненным ему войскам.

Пока войска гарнизона отступали, роялисты собрали свои силы и быстро организовались. Во главе мятежников встал Рише де Серизи, главнокомандующим был назначен генерал Даникан, его помощником — Лафон, недавно вернувшийся из эмиграции. Пассивность Мену позволила роялистам добиться значительного численного превосходства над силами термидорианского Конвента. Роялисты располагали примерно 25 000 человек, и это было вчетверо больше, чем у правительства. По столице разнеслась весть, что Конвент оказывается от борьбы, что можно будет обойтись без сражения на улицах — войска уводятся в казармы, а город находится во власти восставших.

Но ликование оказалось преждевременным, Конвент решил сражаться. Немедленно в ночь на 13 вандемьера генерал Мену был отставлен от должности и арестован. Затем Конвент назначил одного из главных деятелей 9 термидора Барраса главным начальником всех вооруженных сил Парижа. Обстоятельства требовали решительных действий, потому что возмутившиеся секции, узнав об аресте Мену и поняв, что Конвент решил бороться, с поспешностью стали собираться на прилегающих к дворцу Тюильри улицах и готовиться к утреннему бою. Их победа казалась всем несомненной, но они плохо рассчитали.

При всех пороках и недостатках Барраса, ему нельзя было отказать ни в энергии, ни в решительности. Однако военного дела он не знал. В такой опасной обстановке Баррас привлек на помощь ряд генералов, в том числе и Бонапарта, наряду с Брюном, Карто и др. Таким образом, Бонапарт, находившийся столько времени не у дел, неожиданно оказался в самом центре стремительно развертывавшихся событий. Он не долго раздумывал, принять ли предложение Барраса, и быстро просчитал, какова будет выгода. Наполеон согласился выступить на стороне Конвента, поставив одно условие: чтобы никто не вмешивался в его распоряжения.

Положение было действительно трудным. Противник располагал превосходством в силах и готовил решающую атаку на дворец Конвента, а 5000 солдат в распоряжении правительства — этого было явно недостаточно, чтобы противостоять мощным силам мятежников. Решение напрашивалось само собой. Устранить численное превосходство противника можно было лишь прибегнув к самому сильному средству ведения боя — артиллерии. Бонапарт понял, что победы добьется та сторона, у которой будут пушки. Но орудия находились в нескольких километрах от Тюильри, в Саблонском лагере.

Был час ночи, и шел проливной дождь, когда Бонапарт отдал приказ командиру эскадрона 21-го стрелкового полка со своими солдатами и тремястами лошадьми как можно быстрее пробиться в Саблонский лагерь, взять пушки и привезти их в Тюильри. Задача была не простой, так как надо было пройти через территорию города, занятого мятежниками, и следовало опасаться, что роялисты так же попытаются завладеть артиллерией. Молодой командир, охотно принявший этот приказ, выполнил его блестяще. Он промчался вихрем со своим эскадроном по улицам ночного Парижа, сшибая и опрокидывая все встречавшиеся на пути патрули, отбросил прибывшую раньше него в Саблонский парк колонну противника, овладел пушками и в шесть часов утра доставил в Тюильрийский парк 40 орудий.

Молодого офицера звали Иоахим Мюрат. Бонапарт сразу оценил его храбрость и энергию. Таких людей он замечал мгновенно и старался удержать подле себя. Он назначил Мюрата своим адъютантом, и с этой ночи их пути соединились на двадцать лет.

Наступил исторический день — 13 вандемьера, сыгравший в жизни Наполеона гораздо большую роль, чем взятие Тулона. Утром солдаты правительственных войск, защищавшие резиденцию Конвента, стали получать лаконичные, деловые приказы, определявшие новое расположение частей и орудий. Тьебо, в ту пору капитан, позднее генерал и барон империи, оставил колоритную зарисовку первого впечатления, произведенного на него в то памятное утро незнакомым генералом: «Небрежность его туалета, длинные свисающие волосы, ветхость одеяния подчеркивали крайнюю нужду, но, несмотря на опалу, на двадцать шесть лет, на общий столь неимпозантный внешний вид... с этого дня он стал подниматься в общественном мнении...»

Бонапарт нашел простейшее решение. В ту пору еще не было многих мостов через Сену, соединяющих ныне левый берег с правым. Карто прочно удерживал Новый мост, и, следовательно, не приходилось опасаться угрозы с левого берега. Это позволило Бонапарту расположить основную массу орудий в направлении Пале-Рояль, откуда, как он предполагал, начнется главная атака.

Иоахим Мюрат (1767-1815), маршал Франции, король Неаполитанский.

Он ждал, когда мятежники сконцентрируют для наступления крупные силы; в условиях уличной войны иначе и быть не могло. И действительно, когда у церкви Святого Роха скопились значительные силы противника, готовые идти на штурм, им навстречу загремела артиллерия Бонапарта. Мятежники отвечали ружейной пальбой, но время было упущено. У них была возможность ночью захватить пушки, которые теперь несколькими залпами решили исход сражения. К середине дня все было кончено. На улицах лежали сотни убитых и раненых, остальные разбежались в разные стороны. Бонапарт сказал своему другу Жюно: «Если бы эти молодцы дали мне начальство над ними, как бы у меня полетели на воздух все члены Конвента!» В письме брату Бонапарт так описывал этот день: «Наконец-то все позади... Мы выставили войска, противник атаковал нас у Тюильри, мы уложили кучу народа и сами потеряли 30 человек убитыми и 60 ранеными. Их сотни мы разоружили, сейчас все спокойно... На мне, как всегда, ни царапины».

Вечером Баррас поблагодарил молодого генерала и настоял, чтобы Бонапарт был назначен командующим военными силами тыла. В этом угрюмом, хмуром молодом человеке и Баррасу, и другим руководящим деятелям очень импонировала та полная бестрепетность и быстрая решимость, с которой Бонапарт пошел на такую меру, как стрельба из пушек среди города в самую гущу толпы. Но для самого Бонапарта в этом не было ничего исключительного. Он считал, что если дело дошло до битвы, нужно вырывать победу, чего бы это ни стоило. Этого правила Наполеон придерживался везде без исключения. Полная беспощадность в борьбе была его характерной чертой. «Во мне живут два разных человека: человек головы и человек сердца. Не думайте, что у меня нет чувствительного сердца. Я даже довольно добрый человек. Но с ранней моей юности я старался заставить молчать эту струну, которая теперь не издает у меня уже никакого звука» — так он говорил в одну из редких минут откровенности.