Я был слишком молод и недалек. Я даже не знал, что символизирует Всемирный торговый центр. Я ничего не знал о мусульманах, Ближнем Востоке или о том, почему исламские радикалы, о которых я никогда не слышал, так сильно ненавидели нас.

До 11 сентября я думал, что моя жизнь шла в основном по прямой.

После 11 сентября — а точнее после падения второй башни — мама сказала, что я обезумел. Я сказал ей, чтобы она не волновалась. В конце концов, я был далеко от Нью-Йорка.

Но только через несколько дней после нападения я начал переваривать произошедшее. Это событие, казалось, разбудило меня, встряхнуло. Мир, в котором я жил, внезапно показался оскорбительно поверхностным, путь, по которому я шел, слишком безопасным. Моя жизнь — это общага, вечеринки, выпивка, девчонки, травка. Снова и снова один и тот же сценарий проигрывался каждую ночь, и теперь это была заезженная пластинка, которая не имела бы никакого значения, даже если бы ее проигрывали.

Я кое-что упустил. Это лучший способ, которым я могу это выразить. Многие люди пришли к такому же выводу в те месяцы.

Так в смешанных чувствах я стал проводить время в библиотеку кампуса, маленькой каморке на верхнем этаже, вдали от всех, где я корпел над горой книг о терроризме, исламе, Аль-Каиде. Истории об этих группировках, которые формировались по всему миру с намерением убивать американцев.

Истории о терроризме засосали меня, не давали мне покоя: одна о теракте в октябре 2000 года на эсминце «Коул» в гавани Йемена, в результате которого погибли семнадцать американских моряков; другая о взрывах заминированных грузовиков у посольств США в Танзании и Кении в августе 1998 года, в результате которых погибло более двухсот невинных людей. Я стал прогуливать тусовки со своими друзьями и выпивку в братстве. Я придумал предлог, чтобы не веселиться, немного смущенный, вместо этого вернувшись в кабинку, пропахшую пылью и старыми книгами. Это был не я. Что-то ныло внутри, как таинственное похлопывание по плечу. Закончив одну книгу, я вернулся за другой.

Так проходили недели. Вскоре я читал обо всех разведывательных службах, что они делали, какие из них отвечали за поиск террористов. Я читал о первом ударе беспилотника, нанесенном ЦРУ в Афганистане в том же ноябре. Я стал одержим Управлением стратегических служб — группой времен Второй мировой войны, возглавляемой знаменитым «Диким Биллом» Донованом, которая позже станет ЦРУ. Я провел недели в книжных полках. Однажды ночью меня заперли в библиотеке. Я был очарован жертвами, на которые шли солдаты армии, и ранними разведывательными сетями, которые сорвали заговоры против Соединенных Штатов. Загорелась лампочка, и я понял, что мне нужно делать.

Башни Всемирного Торгового Центра, атака 11 сентября

Все прошло быстро. К концу ноября я стоял перед армейским вербовщиком в соседнем торговом центре и объяснял, что хочу записаться в ряды. Я хотел служить в корпусе военной разведки. Я сказал ему, что колледж и все, к чему это привело, кажутся бессмысленными. Все вокруг меня в школе делали то же самое, пытались получить те же степени, вести ту же скучную жизнь. Нападение 11 сентября открыло меня и заставило впервые увидеть, насколько маленькой была моя жизнь. Я хотел чего-то большего, чем я сам, чего-то за пределами Техаса. Я хотел служить своей стране, и я хотел быть в мире разведки. Это вырвалось из меня, как будто я годами держал это внутри.

— Я хочу пойти на войну, — сказал я.

* * *

— Не понимаю, зачем тебе это, — сердито сказала моя мама. Была середина 2002 года, прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я записался в армию. Сначала я не понял, о чем она говорит, но она прервала меня.

— Тебя искал армейский вербовщик, — сказала она. По выражению ее лица я мог сказать, что в ее голове крутились всевозможные ужасные мысли о войне. Вербовщик рассказал ей все, что я завербовался, что я иду в армию. — Это правда? — спросила она.

Я кивнул.

— Не волнуйся, — сказал я ей, когда она заплакала.

Я ненавидел все, что причиняло ей боль. Я пытался сказать ей, что люди из армейской разведки никогда не ходили на передовую. Что я ни за что не пойду на войну. Но ничто из этого, казалось, не имело смысла. Она продолжала качать головой, а слезы катились по ее лицу, как будто все, что она могла спросить, было почему. Почему кто-то, кто никогда и не заикался обо всей этой… военщине, что ли?.. вдруг свернул на этот путь — и даже не сказал ей?

Мы были близки. Моя мама воспитывала меня одна в Кэти, штат Техас, крошечном городке недалеко от Хьюстона. Немногие когда-либо заходили слишком далеко, и город был одержим только двумя вещами: оружием и футболом. Гордостью заведения была футбольная команда средней школы Кэти, которая выигрывала чемпионат штата почти каждый год, когда я там был. «Тайгерс» — тигры. Наш стадион был почти таким же большим, как у некоторых профессиональных команд.

Мой отец ушел, когда мне было три. Кто знает, куда он делся. Время от времени он звонил, но затем исчезал на годы. Он говорил на пяти языках и постоянно путешествовал по всему миру, и долгое время я думал, что он шпион. Возможно, часть меня надеялась, что он был чем-то большим, чем просто эгоистом — так похожим на то, что было в куче других семей вокруг меня. Может быть, я где-то в глубине души унаследовал и его характер перекати-поля.

Мы жили в одноэтажном доме в пригороде. Мама гордилась тем, что забрала меня из маленьких квартир, по которым мы скакали, пока она искала работу. Задний двор был похож на футбольное поле, а на переднем дворе росло единственное дерево высотой около шести футов, посаженное в тот день, когда мы туда переехали. Это дерево никогда не становилось выше за все годы, что я там жил, как будто оно просто растрачивало свою жизнь, молясь о том, чтобы немного воды спасло его.

Мама была стройной и спортивной, всегда с короткой стрижкой каштановых волос. Она работала программистом в крупных нефтяных компаниях и имела свой бизнес на стороне. Я уверен, что не ценил всего, что она делала в то время — мы несколько отдалились когда она пропадала на работе, — но сейчас я ею восхищаюсь. Она всегда говорила о важности уважения к другим, о том, как важно иметь сильный характер