впечатление жизни в состоянии стабильной нестабильности, словно они не выбрали еще для себя направление, в котором собираются двигаться. Они продолжают грязнуть в тысячах предложений и проектов, видимо не отдавая себе отчета в том, что их время уходит… Они оторваны от реальности, нетерпимы к любым ограничениям и не желают ни от чего отказываться, поскольку ожидают маловероятной развязки, благодаря которой в их жизни все устроится».

Мне не нужны пояснения к этому портрету молодых людей.

Я окончила университет в 2003 году, защитив диплом о появлении young adulthood[17] – об этом тогда мало кто слышал. Исходя из моего опыта, «взрослостковость», выделенная Амманити, должна быть расположена дальше по шкале фаз развития и относиться больше к собственно взрослым, чем к молодым.

Мы больше не можем наблюдать за молодыми взрослыми и изображать их так, как это делалось до сих пор. Неудивительно, ведь так их изображали именно взрослые.

Добро пожаловать в затруднительное положение?

Так кто же такие взрослые? Сегодня взрослые – это люди, оказавшиеся в затруднительном положении. Эти субъекты антропологии так и не созрели и бесконечно продлили фазу взросления, которая превратилась в образ жизни и фактически в постоянный кризис. Но их стиль – делать вид, что ничего не происходит, вести себя как голый король, попавший на званый прием.

А в это время разворачиваются кризисы – экономический, энергетический, экологический, правительственный, психологический, климатический, кризис ценностей, брака, подростков, молодежи, рынка занятости. Об этом твердят повсюду и во всевозможных вариациях. Эта тема не только не представляет собой табу, но и, кажется, почти успокаивает и помогает найти оправдание: если есть кризис, можно во всем винить именно его. Кризис – ответ почти на любой вопрос, он всегда готов прийти на помощь. Однако все эти формы кризиса помогают отвлечься от внутреннего кризиса на внешний.

В моей работе это свойственно тем, кто чувствует себя хуже всех.

Кризис родительства. Здравый смысл теперь на помойке?

Дебора, одна из участниц моего опроса в соцсети о своем отношении к взрослым, ответила удивительным образом: «Взрослые существуют, пока ты маленький. Затем они постепенно исчезают и вымирают, и в какой-то момент ты начинаешь задаваться вопросом: а существовали ли они вообще когда-нибудь?»

В рубрике, которую я веду по вторникам в соцсетях, проявился один из кризисов взрослости. Подписчица спросила, в каком возрасте можно отпускать сына на улицу одного. Я не знала, сколько лет ее сыну, почему возник этот вопрос, почему она сама не может на него ответить, какие примеры видит вокруг, каким был ее личный опыт в детстве, говорила ли она об этом со своим мужем, и если да, то в каких выражениях, о чем просил сам ребенок, – и решила, что отвечу ей с точки зрения закона. В нашей стране этот возраст устанавливается с четырнадцати лет. Если родитель отпустит одного на улицу ребенка, который еще не достиг четырнадцати, это будет квалифицировано как оставление несовершеннолетнего без присмотра.

Последовавшее за этим шокировало и меня, и моих подписчиков. Многие осознали, что доверяли своих годовалых детей дедушке, а он оставлял их дома одних, чтобы сходить в кофейню. Вверяли двухлетних детей пятилетнему брату, пока маме нужно было быстренько съездить в офис. Оставляли чад спать в гостиничных номерах, пока сами ужинали в ресторане. Малыши ночевали одни в машине, пока их отец, который развелся с их матерью и с которым они должны были проводить выходные, пропускал по бокалу пива с друзьями.

В тот день мои подписчики в соцсетях разделились. Одна половина возмущалась (были и родители, но большинство были чьими-то детьми), другая ополчилась… на меня. По их словам, я:

• преувеличивала;

• занималась терроризмом;

• имела плохое представление о том, как устроена жизнь в маленьких городках (примечание: я живу с семьей в месте, население которого не насчитывает и тринадцати тысяч душ, – уж точно не мегаполис);

• не понимаю, что дети становятся самостоятельными, когда мы подвергаем их опасности (?!);

• не осознаю, что матери тоже работают (!!!);

• возможно, я не в курсе, что во втором классе дети одни возвращаются в пустой дом и сами себе готовят обед…

…И ничего, прекрасно выросли.

Я в этом не уверена. У меня есть клиенты, которые в восемь лет меняли подгузники новорожденным братьям и сестрам, укачивали, давали им бутылочку, проверив, нужной ли она температуры, – потому что отец их в это время находился неизвестно где, а мать говорила, что помогать по дому – их обязанность. Если затем им и удалось познакомиться с другими моделями семьи, более уважительно относящимися к детству, как к младенцам, так и к восьмилеткам, они со временем оказывались в длительной терапии, где им приходилось идти через глубокие трансформации, чтобы переписать сценарий своей жизни.

Вернемся к нашей теме. Как мне кажется, теперь речь идет о том, что кризис взрослых особенно отчетливо проявляется в кризисе роли воспитателя.

Моим коллегам уже на протяжении нескольких десятилетий известно, что построенная на принципе привязанности друг к другу и диалога семья, пришедшая на смену традиционной, нормативной и патриархальной семье, представляет собой скорее хаос, чем шаг вперед по пути прогресса. Как я показала вам на примере закона об оставлении несовершеннолетних без присмотра, упорядоченность и здравый смысл отправились на помойку, и от них не осталось и следа. Каждая семья, получив прекрасную возможность наконец-то начать жить по-своему (читай – здраво), столкнулась вот с чем. Пока правила навязывались другими, люди могли чувствовать себя в их рамках более или менее комфортно. По крайней мере, они распространялись на всех.

Смысл свершившейся революции не в том, чтобы (как в результате вышло) оказаться в заложниках у детей, которые в роли новых деспотов решают, как семье поступать и что покупать. А в том, чтобы:

• поразмышлять: имеют ли наказания смысл для воспитания (минимальный);

• восстановить в правах несогласие ребенка в качестве выражения его я;

• понять, что, говоря ребенку нет, мы, возможно, приносим больше пользы для его будущего, чем если все время говорим ему да;

• быть всегда на шаг впереди и детей, и молодежи, предупреждая условия, способствующие развитию конфликта;

• поразмыслить над тем, как смешно мы выглядим, когда в эпоху высокого уровня потребления упрямо придерживаемся принципов борьбы (либо ты ешь что дают, либо остаешься голодным), в то время как в холодильнике куда больше еды, чем нам требуется.

Вести себя по-своему

Я не единственная, кто считает, что кризис взрослых начался с кризиса родительства. Мы начали наблюдать его и научно описывать около тридцати лет назад, когда большинство взрослых были родителями.

Чтобы перестать вести себя как все, нужно было начать вести себя по-своему. Тогда произошло нечто такое, что легко понять, но трудно принять: у большинства людей вообще не было своего пути – и они заблудились.

Думаю, именно с этим связана просьба, которую я на днях получила в соцсетях. Меня попросили объяснить причину, почему семилетнего ребенка нельзя оставлять дома одного, если он уже доказал, что заслуживает доверия и может постоять за себя. Как ни парадоксально, но именно на той же неделе отец моего шестнадцатилетнего клиента спросил, как мальчик в возрасте его сына может понять, что терапия окончена, если он, отец, не скажет ему об этом.

На мой взгляд, для описания кризиса взрослых – является он кризисом родительства или нет – наилучшим образом подойдет слово, под которым, как под широкополой шляпой, находят приют и многие другие трудности и сложности, – путаница. Нечто запутанное и перемешанное так, что мы уже не можем различить, из чего оно состоит. Его невозможно распознать.

А как же молодые взрослые?

Я чувствую, что топчусь на месте

Прежде чем уступить им законное место главных героев, я почувствовала необходимость описать долгий путь, который они прошли.

Эта книга рассказывает о молодых взрослых молодым взрослым от имени молодых взрослых. И я, взяв на себя ответственность стать их представителем, надеюсь сделать все, что в моих силах, чтобы справиться со своей задачей.

Уважаемая доктор Андреоли!

Я пишу это письмо, чтобы