– Подожди-ка, – наверное, подумали вы. – Мы что-то запутались. Разве у тебя не инсульт?

Ну что ж, милые мои читатели… Я тоже, пожалуй, запуталась. Я как будто попала на американские горки и никак не могу остановиться вот уже четыре года со дня моей свадьбы. Мне сложно самой разобраться в своих медицинских диагнозах. Высокое артериальное давление. Инсульт. Рак кишечника… Нет-нет. Неправильно. Сначала инсульт. Потом вертиго или по-другому Schwindel – так это называют в Швейцарии. Затем рак кишечника. А теперь еще и почечная недостаточность. Девяти жизней не хватит, чтобы пережить все это.

Мне приходится приезжать в клинику несколько раз в неделю. Благодаря Эрвину, который всегда очень заботлив и внимателен, наша привычная жизнь нисколько не меняется. В дни, когда я прохожу лечение, он паркуется прямо напротив замка Алгонкин, в одно и то же время, в одном месте, так что я могу спуститься по лестнице и сразу же оказаться в машине. Он всегда галантен. К моменту моего прихода задняя дверь уже открыта. Затем мы едем в небольшую булочную в Кюснахте, неподалеку от вокзала. В это время я остаюсь в машине, а Эрвин идет покупать швейцарскую выпечку. Так у нас хотя бы есть что-то вкусненькое, чтобы скоротать долгие часы в больнице.

Путь в клинику – это всегда своего рода игра в прятки. Каким-то образом нам удавалось скрывать информацию о том, что я серьезно больна, в течение нескольких лет. В Швейцарии это действительно возможно, потому что люди здесь относятся к личной жизни с бо́льшим уважением, нежели в других странах. Эрвин и я разработали четкую систему, которая помогает нам не привлекать к себе внимания и оставаться в тени, особенно в клинике, где я могла бы стать легкой добычей для папарацци.

Когда мы приезжаем, Эрвин паркует машину у заднего входа. Отсюда путь к палатам для диализа более короткий. Обычно я надеваю черный плащ с капюшоном зимой или же тяжелое пальто и огромную шляпу – одежда помогает мне спрятаться. Эрвин и я все время молчим, поэтому никто не может услышать мой голос и понять, что я разговариваю по-английски. Иначе любой прохожий смог бы узнать меня, сфотографировать и продать фото в СМИ.

У меня нет личной палаты, и меня бы не порадовало, если бы персонал выделил для меня такую, потому что я никогда не считала себя выше других. Мне хотелось бы, чтобы со мной обращались так же, как и с другими людьми. Не хотелось выделяться только из-за того, что мне, возможно, больше повезло в жизни. Хотя врачи все-таки делают некоторые поблажки, потому что, так же как и я, хотят укрыться от внимания фотографов. Если это возможно, приемы назначают в спокойные часы, когда в клинике не очень много пациентов, а медсестры огораживают мою палату занавеской.

Во время процедуры я стараюсь провести время с удовольствием, насколько это возможно, конечно. Я ем выпечку (когда могу переварить ее) и читаю. Это странно, но обычно я приношу с собой три книги: «Книгу тайн» Дипака Чопры, «Божественную комедию» Данте, а также книгу о фотомастерстве от неподражаемого Хорст П. Хорста. Что-то для развития духа, что-то для ума и что-то для души. Я никогда не устаю от этих трех книг. Они пробуждают во мне глубокие чувства и мысли. Для меня они являются постоянным источником вдохновения, и в то же время я обращаюсь к ним за утешением.

День за днем я придерживаюсь одних и тех же ритуалов, пока очищается моя кровь. Читаю, погружаюсь в сон, просыпаюсь, мечтаю. Я думаю об Эрвине. Прокручиваю в голове воспоминания о покойной матери и сестре, о своих детях, о своем собственном детстве. Это удивительно, но иногда я начинаю думать об Айке. Я все время говорю себе, что с этим покончено, что все позади, но вот он снова здесь, пытается обратить на себя внимание. Я анализирую прожитые дни, сложные времена, свое решение оставить его и начать новую жизнь. Многие из этих мыслей и ранее крутились в моей голове, но они были не такими ясными как теперь. И вот я задаю себе вопросы и ищу на них ответы. Ты начинаешь думать о своей жизни совсем по-другому, когда сталкиваешься лицом к лицу со смертью.

Как я докатилась до палаты диализа, ведь совсем недавно я была на своей сказочной свадьбе в замке на озере? Это длинная история. Как я попала в этот замок из Натбуша, находящегося в Теннесси? А эта еще длиннее. Будучи прикованной к диализному аппарату, я смотрю на все через призму смерти. У меня пока есть для этого время. Время, чтобы подумать над прошлым, над тем, какое оно имеет значение для меня настоящей, а самый главный вопрос для меня в настоящий момент: есть ли у меня будущее?

Я верю, что для того, чтобы узнать мою историю получше, вам нужно узнать, откуда я пришла и как все было с самого начала. Я родилась 26 ноября 1939 года, и с этого момента Анна Мэй Баллок вступила на путь борьбы. С тех пор мне приходилось бороться с плохой кармой. Каково это – быть нежеланным ребенком? Каково самому ребенку чувствовать это? И как это дитя становится выше всех ударов судьбы?

Позвольте мне рассказать, как же все было.

Тень нависла над моим детством. И эту тень отбросила женщина. Моя мать, которая была рядом, но в то же самое время так далеко. Зельма Кюри Баллок. Мы называли ее Muh. Первый слог в слове «mother». Она была избалованной маленькой девочкой, которая превратилась в избалованную взрослую женщину. Ее отец любил ее больше троих сыновей и вселял в нее уверенность, что она может получить в жизни все, что только пожелает. Когда она выросла, на горизонте появился мой отец – Флойд Ричард Баллок. Она увела его у другой женщины. Просто потому что смогла это сделать. Вот как они оказались вместе. Иначе бы этого не произошло. Их семейная жизнь не задалась с самого начала. В этот момент на свет появилась моя сестра Эллин. В конце концов мама решила, что они должны расстаться, и в этот же момент поняла, что беременна мной. Ей ничего не оставалось кроме как остаться с ним.

Моя мать была женщиной, которая рожала детей, но никогда на самом деле не хотела их. Особенно она не хотела такого непоседливого ребенка, как я. Я была совсем не такой, как Эллин. Я была сорвиголовой, всегда в движении, делала все, чтобы мама обратила на меня внимание. Даже в детстве я наблюдала за тем, как мама относится к сестре, и чувствовала разницу. Как она была ласкова с Эллин. Я радовалась за нее, потому что любила сестру. Но как же мне хотелось, чтобы мама так же относилась ко мне. Она ласково прикасалась к мягким волосам Эллин, когда расчесывала их. Когда наступал мой черед, она с нетерпением дергала мои пышные непослушные волосы, которые не были такими приятными, как у Эллин. Их было труднее причесать. Возможно, потому что это были именно мои волосы.

Она не била Эллин так часто, как била меня, потому что сестра лучше себя вела. В маминых глазах я была слишком активным ребенком. Я была источником всех проблем, поэтому всегда убегала от мамы и ее кнута, пряталась под кроватью, на дереве, делала все, чтобы не попасть под удар этого кнута с тяжелым маленьким наконечником, который жалил и издавал хлопающий звук при ударе по коже.

Уже тогда я знала, что мама не любила меня. Мне интересно, а любила ли она на самом деле кого-нибудь, кроме себя? Может быть, она любила Эллин. Отца не любила. Когда я вспоминаю свое раннее детство, перед глазами появляется картинка, где мои родители ссорятся друг с другом. Независимо от того, права она была или нет, за мамой оставалось последнее слово в каждой ссоре. Она была сильной, бесстрашной женщиной, которая умела постоять за себя. Иной раз она сидела на табуретке перед окном, выговаривая все, что думает. И когда, наконец, она заканчивала, она оставляла все за дверью. Ее уже не волновало, кого или что она там оставила.