Павел Марков

Клубок со змеями

Часть I. Овен в клетке

Боги и богини нашей земли,

Шамаш, Син, Адад и Иштар,

Удалились почивать на небо.

Они не вершат суда,

Не разрешают споров,

Ночь укутана тьмой[1].

1

Резкий стук в дверь вывел меня из сладкого сна. С губ сорвался легкий стон. В голове пронеслось…

«пусть демоны пустыни заберут его, кто бы он ни был»

…а тело перевернулось на другой бок. Глаза вновь закрылись, и сознание уже стало уплывать в благодатную дрему, как вдруг послышался визгливый крик:

— Саргон, открой!

— Да чтоб тебя… — прохрипел я осипшим голосом и сел на соломенной циновке.

Тонкая тростниковая дверь продолжала сотрясаться от ударов, а звуки от них сотрясали мою тяжелую от похмелья голову.

Кашлянув, прочищая горло, я гаркнул:

— Если ты мне ее сломаешь, чинить будешь сам! Понял?!

Стук резко прекратился. Воцарилась тишина. Однако продолжалась она недолго. Через пару секунд незваный гость заколотил с удвоенной силой:

— Выходи немедленно!

Я застонал.

«Может, не стоило вчера так много пить? Да нет, глупости. Конечно, стоило. Я отлично поработал и заслужил отдых».

Словно в подтверждение, в руках расплылась слабая и ноющая боль. Проведя ладонями по лицу, я резко встал, поправляя серую набедренную повязку. Рой «мошек» тут же взвился перед глазами, а скудный интерьер хибары в виде грубо сколоченного табурета и небольшого деревянного стола поплыл куда-то влево.

Снаружи все тот же визгливый голос подгонял:

— Во имя Мардука[2], открой, наконец!

«Кого там ветром принесло? Ладно».

Сделав глубокий вдох, я заставил «мошкару» исчезнуть. Медленно передвигая босыми ногами по прохладному полу из глины, прошлепал к выходу и открыл дверь.

Это был Сему. Как всегда растерянный. Правда, сейчас больше, нежели обычно. Черные глаза широко раскрыты, а на белой рубашке проступили круглые пятна от пота. Он тяжело дышал. Тучное тело вздымалось под одеждой. На бледном лице виднелась недельная щетина.

Зная его чересчур тревожный нрав и припоминая события прошлого дня, я догадался в чем дело и растянулся в ехидной улыбке:

— За сколько?

Он еще больше выпучил глаза:

— Что?

— За сколько продал?

— Кого?

Я начал терять терпение и уже не так широко улыбался:

— Жену, кого же еще. Или у тебя их несколько?

Мгновение Сему ошарашено пялился на меня, а затем затараторил:

— Нет, то есть… да, то есть… не совсем, я хочу сказать… я не по этому поводу…

Моя правая бровь взмыла вверх:

— А, раз не по этому поводу, тогда убирайся. Я устал и хочу спать.

— Но…

— Никаких «но». У меня голова болит. И только новость о продаже в рабство твоей любимой Анум помогла бы мне встряхнуться.

Высказав ему все это, я начал закрывать вход.

— Послушай…

— Осторожней в следующий раз. Дверь денег стоит.

— Я по поводу корзинщика! — взвизгнул Сему.

Дверь осталась наполовину приоткрытой.

Все еще сохраняя легкую улыбку на устах, я сказал:

— Если он считает, что слишком много мне заплатил, то можешь передать — таков был уговор. К тому же, — я подмигнул, — мы с тобой вчера немало пропили и…

— Он мертв.

Улыбка съехала с моего лица:

— Мертв?

— Да, — Сему нервно теребил пухлые пальцы.

Я недоверчиво уставился на друга. Тяжелая голова никак не позволяла сообразить — разыгрывает тот меня или нет?

— Еще сутки назад он был здоров, как бык… Бел-Адад сиял от радости, разглядывая «виллу», что я ему отстроил. Его сердце разорвалось от счастья?

— Сейчас не до шуток, Саргон! — заскулил Сему, заламывая руки.

— Да скажи ты толком, причем тут я?

— Ты убил его, — промямлил он.

Я почувствовал легкий холодок, несмотря на то, что утреннее солнце уже неплохо припекало:

— Ты что несешь? Вчерашнее вино затуманило твой разум?

— Ну, то есть, не совсем ты, ну то есть…

— Что «ну, то есть»? Говори прямо!

— Ты же строил… и, это, ну… то есть… — тут его речь перешла на бессвязное бормотание.

Ощущая прилив волнения с примесью страха и нетерпения, я вновь распахнул дверь, схватил Сему за грудки и хорошенько встряхнул:

— Возьми себя в руки и расскажи, что случилось?!

— Ночью балка, державшая крышу, сорвалась и пробила корзинщику голову! — протараторил Сему и зажмурился.

На какой-то момент мне почудилось, что вокруг воцарилась мертвая тишина. Я резко отпустил его, сделал шаг назад и облокотился о стену дома. Ноги сковала предательская слабость.

«Не может быть! Я сделал работу, как надо. Все было в отличном состоянии — глина, дерево, тростник… хотя, причем тут вообще тростник? Надо бежать! Но куда? Куда угодно, но надо… нет! Я невиновен! Нужно остаться и защищаться… а что если нет? Что если я и в самом деле проглядел гнилую деревяшку или не до конца закрепил… Глупости! Я точно знаю, что ничего не упустил. Тогда нельзя бежать, иначе это все равно, как расписаться в собственной вине. Нужно во всем разобраться. Прямо сейчас. Возможно, этот дурак-корзинщик сам виноват… а если нет?».

Огромная волна сомнений, словно песчаная буря, захлестнула мой разум. На лбу выступили холодные капельки пота.