Питт не двинулся с места.

— Да, сэр, меня действительно ждут неотложные дела, и чем быстрее я примусь за расследование, тем лучше. Возможно, вы расскажете мне, в чем заключались интересы вашего зятя?

Гарнет не поверил своим ушам. От изумления его брови поползли вверх.

— Боже мой! Сейчас?

Питт продолжал стоять на своем.

— Будьте так любезны, сэр. Это избавит меня от необходимости беспокоить леди Гамильтон завтра утром.

Гарнет уже не скрывал своего презрения.

— Неужели вы допускаете, что это безобразие мог совершить кто-то из деловых партнеров сэра Локвуда? Вам следовало бы прочесывать улицы, искать свидетелей, а не стоять здесь, греться у огня и задавать дурацкие вопросы!

Питт напомнил себе, что сэр Гарнет еще не оправился от шока, и его негодование тут же растворилось.

— Ко всему этому уже приступили, сэр, но за ночь мы можем сделать очень немногое. Итак, расскажите мне все, что знаете, о карьере сэра Локвуда в бизнесе и на парламентском поприще. Так мы сэкономим массу времени, а вы избавите леди Гамильтон от завтрашних расспросов.

Раздражение, владевшее Гарнетом, исчезло, и на его лице осталась лишь усталость, которую подчеркивали глубокие темные тени.

— Да-да, конечно, — сказал он и глубоко вздохнул. — Он был депутатом от избирательного округа в Бедфордшире, но почти все свое время проводил в Лондоне — это была его обязанность во время парламентских сессий. К тому же сам он предпочитал жить в городе. Бизнес у него был самым обычным: он инвестировал средства в производство железнодорожных вагонов где-то в центральных графствах — я не знаю, где конкретно, — а также был старшим партнером в фирме, занимающейся земельной недвижимостью, здесь, в Лондоне. Его старший компаньон — мистер Чарльз Вердан, я не могу дать вам его адрес, но уверен, вы без труда его найдете.

Его карьера в парламенте известна всем. Он был успешен, а у всех успешных людей есть враги, причем в большинстве своем менее одаренные и менее удачливые. Однако я не знаю, чтобы у сэра Локвуда были враги со склонностью к насилию или с неустойчивой психикой. — Гарнет нахмурился, глядя мимо Питта на зашторенные окна, как будто мог что-то увидеть сквозь них. — Конечно, в настоящий момент в некоторых кругах… в некоторых слоях общества присутствует определенная неустойчивость, и всегда существуют те, кто готов разжигать недовольство и пытается удовлетворить жажду власти путем использования в своих интересах мятущихся личностей с низкими моральными устоями или пониманием собственных интересов. Я допускаю, что это может быть связано с политикой — дело рук какого-нибудь анархиста, одиночки или члена подпольной группировки. — Он посмотрел на Питта. — Если это так, вы должны быстро арестовать их, пока на улицах не началась паника и различные элементы не ухватились за возможность учинить беспорядки. Мне кажется, вы не совсем хорошо понимаете, насколько все это серьезно. Однако уверяю вас: если это анархисты, тогда у нас есть основания для серьезных опасений, и наш долг — тех, кто обладает здравым смыслом и чувством ответственности, — позаботиться о менее удачливых. Они рассчитывают на нас, и у них на это есть право. Поговорите со своим руководством, и вам подтвердят, что я прав. Ради всеобщего блага это надо пресечь как можно скорее, пока все не зашло слишком далеко.

Все эти мысли приходили в голову и Томасу, но сейчас его удивило, что Гарнету Ройсу известно о беспорядках в трущобах и доках Ист-Энда и о не затихающих несколько месяцев слухах о восстании и революции. Он всегда считал, что парламент в большой степени слеп и не видит таких вещей. Да, реформы шли, хотя тяжело и медленно, однако это было не то, чего желали агитаторы, которых имел в виду Ройс. С помощью довольных жизнью людей власть не захватишь.

— Да, сэр, я знаю, что такая возможность существует, — ответил он. — Мы проверим все наши источники сведений. Спасибо за помощь. Сейчас я вернусь в участок и проверю, появились ли какие-нибудь новые данные, прежде чем докладывать мистеру Драммонду.

— Мике Драммонду?

— Да, сэр.

Гарнет кивнул.

— Достойный человек Я буду признателен, если вы будете держать меня в курсе; сделайте это ради леди Гамильтон и меня самого. Все это ужасно.

— Да, сэр. Прошу принять мои соболезнования.

— Очень любезно с вашей стороны. Хаггинс проводит вас до двери.

Это был явный намек на то, что пора уходить. Питт понял, что все его попытки узнать еще что-то сегодня окажутся тщетными. Барклай Гамильтон, бледный и апатичный, полусидел-полулежал на кушетке в странной позе, как будто его притащили и бросили. Джаспер уже успел спуститься вниз и сейчас стоял в холле, поджидая момент, когда можно будет уйти, не нарушая приличий. Он умел прописывать сонные порошки и настои для укрепления нервов, но ему было не под силу облегчить печаль или снять неизбежную боль, которые обязательно проявят себя утром, когда пройдет первый шок.

Питт поблагодарил всех и вышел в холл. Дворецкий, в криво застегнутой куртке и ночной сорочке, заправленной в брюки, облегченно вздохнул и, ограничившись сухим прощанием, выпустил его из дома.

В этот поздний час экипажей на улице уже не было, и Питт пошел пешком. Он повернул налево на Стэнгейт-роуд в сторону Вестминстер-Бридж-роуд, перешел сам мост и вышел на набережную Виктории у статуи царицы Боудикки. Готическая громада здания парламента с высоченной башней Биг-Бена была от него слева. На набережной он нашел кэб и доехал на нем до полицейского участка, который располагался на Боу-стрит недалеко от Стрэнда. Время было без малого три ночи.

Дежурный констебль поднял голову, и в его лице тут же прибавилось серьезности.

— Есть сообщения? — спросил Питт.

— Да, сэр, но ничего полезного. Извозчика не нашли. Уличные девки ничего не рассказывают, кроме Хетти Милнер, — так она ж не может взять свои слова назад. А взяла бы, если б могла. Нашли одного господина; говорит, что шел по мосту примерно за десять минут до того, как Хетти завопила, и тогда на фонаре никто не висел. Хотя вряд ли он смотрел по сторонам. Еще один господин примерно в то же время видел пьяного, так он говорит, но не присматривался к нему. Не знает, был то бедняга Гамильтон или нет. И еще Фред, он продает горячие пироги на ступеньках у реки; тот тоже никого не видал, так как был не на том конце моста.

— Больше ничего?

— Нет, сэр. Мы ищем.

— Тогда я поработаю в своем кабинете пару часов, — устало проговорил Томас. Смысла идти домой не было. — Зайду к мистеру Драммонду.

— Хотите чаю, сэр?

— Да. Я замерз, как цуцик.

— Да, сэр. Не похоже, что скоро потеплеет, сэр.

— Это верно. Принеси мне чай в кабинет, ладно?

— Уже бегу, сэр!

В половине седьмого Питт уже сидел в кэбе, а без четверти семь стоял на тихой улочке в Найтсбридже. Яркое весеннее солнце освещало камни мостовой; прозрачную тишину нарушали только кухарки, приступавшие к приготовлению завтрака, и лакеи, подбирающие со ступенек газеты, чтобы потом разгладить их[1]и положить на стол хозяевам. Каминные решетки к этому часу уже были почищены и подчернены, камины заново затоплены, ковры вычищены и выбиты, чтобы от них хорошо пахло.