— Простите, а какие это требования? — Губарев знал, что для секретарши важно знать компьютер, быть симпатичной и уметь хорошо варить кофе. Ну, и еще оказывать шефу услуги личного характера. По мере надобности. Во всяком случае, Губарев был уверен, что это правило негласно действует во многих фирмах.

— Какие? Знание трех языков. Английского, французского и немецкого. Владение компьютером. Машинопись и стенография. Умение составлять документы, писать статьи рекламного характера. Деловой этикет. Психология делового и личного общения.

— И вы все это знаете? — спросил пораженный Губарев.

— Да. Плюс еще я изучаю испанский и китайский языки. А также увлекаюсь карате.

Сидевший рядом Витька поперхнулся. Темно-коричневая жидкость выплеснулась из чашки на стол.

— Я сейчас вытру. — Юлия Константиновна вспорхнула со стула и вернулась с салфеткой в руках. — Ничего страшного, — и она мило улыбнулась Вите.

— Извините, — сконфуженно пробормотал он.

— Да-а, — брякнул Губарев. — Простите, а сколько вы получаете в клинике?

— Шестьсот пятьдесят долларов. Неплохо, подумал Губарев. Совсем неплохо.

— Николай Дмитриевич все время индексировал зарплату своим сотрудникам. Нам не на что жаловаться.

— Юленька, — обратился он к ней. — Вы, как секретарь, должны хорошо знать привычки и характер Николая Дмитриевича. Скажите, пожалуйста, не было ли с ним каких-то перемен в последнее время? Не срывался ли он на вас?

— Николай Дмитриевич никогда ничего подобного себе не позволял. Но…

— Говорите, — встрепенулся Губарев, — все, что вам кажется незначительным, на самом деле может оказать помощь следствию.

— Мне показалось, что он был каким-то… озабоченным.

— Озабоченным?

— Да. Больше обычного.

— Ас чем это, по-вашему, было связано?

— Не знаю. Он не говорил.

— Отношения между вами были…

— Ничего личного.

— Понятно.

У Николая Дмитриевича была замечательная жена. А он — талантливейший хирург. Для меня было « честью работать с ним!

— Понятно, — повторил майор вторично. И тут он дико разозлился. На всех. Словно сговорившись, все они пели на один лад. Великолепный хирург, хороший руководитель, пекущийся о благе сотрудников. Прямо святой какой-то! А этого святого взяли и убили! За что-то. Наверное, за его святость!

— Ну а за что же его убили? Что вы думаете на этот счет?

— Ничего. — Юлия Константиновна выглядела спокойной и невозмутимой.

— Какие-нибудь мысли у вас есть по этому поводу? Вы же такая хорошая секретарша. С тремя языками. Только не говорите, что это сделал маньяк.

— Хорошо. Не буду. Но вы сильно нервничаете. И поэтому зря меня подкалываете. Сварить вам еще кофе? У меня пирожки есть!

Тут Губарев чуть не свалился со стула. Ему еще замечания делают! Но девчонка-то права! Господи, да от нее ничего не укроется. А владеет собой замечательно. Невозмутима, как сфинкс.

— Пожалуй! — пробормотал он и перевел взгляд на Витьку. Тот сидел, раскрыв рот. Как только Юлия Константиновна повернулась к ним спиной, Губарев прошептал Витьке: — Закрой рот, идиот!

— Вы сами не лучше, — огрызнулся Витька. — Сидите красный, как рак. Того гляди удар вас хватит.

— Ты еще грубишь мне? — зашипел разъяренный Губарев.

— Не грублю, а констатирую факт. Успокойтесь. У вас сейчас жилы на лбу лопнут.

— Правда? — испугался майор, щупая свой лоб руками.

— Правда. Знаете, сколько, по статистике, мужиков в вашем возрасте инфаркт получают?

— Статистика говорит, что много. Поэтому я сделала вам кофе без кофеина. — Юлия Константиновна стояла перед ними с подносом с двумя чашками кофе.

— Благодарю, — буркнул он. И, улучив момент, когда секретарша не могла его видеть, погрозил Витьке кулаком.

— Еще вопросы есть? — Безмятежная Юлия Константиновна сидела перед ним свежая, как майская роза. Ни следа огорчения или расстройства.

— Значит, в последнее время Лактионов был чем-то расстроен? — повторил майор.

— Озабочен, — поправила его секретарша.

— Озабочен, — повторил Губарев. Он чувствовал себя круглым дураком. — Ив чем причина?

— Вы уже задавали мне этот вопрос. Не знаю.

Губареву захотелось дать пинка Юлии Константиновне. Или наорать на нее. Или взять и хорошенько тряхнуть ее за плечи. Но он не сделал ни первого, ни второго, ни третьего. Он решил быть таким же невозмутимым, как она. В конце концов, надо всегда учиться у жизни и людей. Даже если в качестве учителя выступает сопливая девчонка!

— Вы что закончили?

— МГУ. Факультет психологии. Губарев закашлялся.

— Принести воды? — участливо спросила Юлия Константиновна.

Майор сделал отрицательный жест рукой.

— Сколько же вам лет?

— Вы думали: восемнадцать? Мне — двадцать четыре года.

Губарев призвал на помощь все свое хладнокровие. И бросил выразительный взгляд на Витьку: мол, помогай. Приди на выручку старому другу. Не брось в беде. А то эта соплюшка меня окончательно раздавит.

— Отношения в коллективе были хорошими? — пришел на помощь Витя.

— Мы все, как одна семья, — отчеканила Мисс Невозмутимость.

Что вы можете сказать о второй жене Лактионова? Лазарева говорит, что она несколько раз появлялась у вас в клинике.

— Дама истероидного типа. С неадекватным поведением.

— Да… — очухался Губарев. — А как проходил последний день Лактионова? Расскажите нам по порядку.

— Одну минуту.

Юлия Константиновна вновь проделала путь от стойки и обратно. Вернулась она с толстым ежедневником.

— На работу Николай Дмитриевич приехал в девять ноль-ноль. В девять тридцать началась планерка. В десять — подготовка к операции. В десять тридцать началась операция. В одиннадцать сорок пять — закончилась. В двенадцать началась вторая операция. В двенадцать тридцать закончилась.

— А почему первая операция была короче? Секретарша посмотрела на него, как на школьника, задавшего глупый вопрос.

— Это зависит от объема работы.

— М-м, — промычал Губарев. Ему уже не хотелось задавать никаких вопросов. Но он с трудом пересилил себя: — Дальше, пожалуйста, распорядок дня.

— В тринадцать был обед. До двух.

— Большой перерыв, — прокомментировал Губарев.

— Николай Дмитриевич считал, что сотрудники должны полностью расслабиться за время перерыва. У нас есть собственный тренажерный зал и комната релаксации. Кто хотел, мог покачать мускулы или отдохнуть. У нас тонкое, ювелирное производство. И усталые люди не могут продуктивно работать. Так говорил Николай Дмитриевич.