– Видишь ли, твой Джеймс – второй сын, – с сарказмом заметила Джоан. – Безземельный рыцарь! Знаю я этих нищих вторых сыновей. Они за любой клочок земли кому угодно глотку перегрызут.

Давина снова пожала плечами. Даже если в словах Джоан и был какой-то резон, мотивы кузины были далеки от благородства. Ведь Джоан явно ей завидовала! И что бы там она ни говорила, отсутствие внимания со стороны Джеймса не давало ей покоя; Давина прекрасно это понимала, так как довольно хорошо знала характер своей двоюродной сестры.

Словно почувствовав, что говорили о нем, Джеймс глянул через плечо и посмотрел на Давину. И в тот же миг девушка почувствовала, как у нее перехватило дыхание, а по телу прокатилась сладостная дрожь. Давина сама себе удивлялась – она не понимала, что с ней происходило. Да, не понимала, но точно знала: сейчас ей было так хорошо, как никогда прежде.

На следующий день они пересекли невидимую границу и оказались на землях, принадлежавших клану Армстронгов. Никто Джеймсу ничего не говорил, но он понял, на чьей земле они находились, наблюдая за воинами конвоя. Исчезла прежняя напряженность, а на лицах людей появились улыбки. А Джеймсу вдруг стало тоскливо при мысли о скором расставании с Давиной…

Хотя, с другой стороны, отец ведь не настаивал на его скором возвращении домой, не так ли? И если лэрд не будет возражать, то он, Джеймс, мог бы и задержаться у Армстронгов. Скажем, до конца лета.

Джеймс покосился на Давину, ехавшую рядом с ним. Та одарила его робкой улыбкой и облизала губы. И в то же мгновение Джеймса пронзило желание. Теперь-то он твердо решил, что постарается подольше задержаться в гостях.

– Замок Армстронгов вон за тем холмом, – сказала Давина, указывая вдаль. – К ночи мы должны доехать.

– Почему вы не улыбаетесь, когда говорите об этом, Давина? Разве путешествие вас не утомило?

Девушка склонила голову к плечу, как бы раздумывая над словами молодого рыцаря.

– Конечно, я соскучилась по удобной кровати и настоящей крыше над головой, – ответила она, помолчав. – Но жизнь будет казаться очень уж скучной после того, как закончится это приключение. А вы что скажите? Вам, наверное, не терпится поскорее вернуться домой?

Джеймс пожал плечами.

– Я много лет провел в замке Маккены. Хорошо бы ненадолго сменить обстановку.

– Я слышала, что замок Маккены очень большой и грозный.

– Да, он нависает над долиной, накрывая ее своей тенью.

– И как к этому относятся фермеры, что живут в долине? Не жалуются? Урожаю ваш замок не вредит? – со смешком спросила Давина.

Джеймс в ответ расхохотался.

– Нет, фермеры не жалуются. Наши враги знают, что замок им не взять, вот они и не суются на наши земли. А фермерам от этого только лучше. И не только им.

– А приятно ли жить в таком суровом замке?

Джеймс вспомнил о высоких стенах с парапетами и бойницами, а также о четырех сторожевых башнях на все стороны света и широком глубоком рве, окружавшем замок.

– Наш замок суров на вид, это верно. Но моя мать делает все, чтобы внутри было уютно. В главном зале всегда горит огонь в камине, чтобы прогнать сырость, а на стенах висят нарядные шерстяные гобелены. У нас даже окна в спальнях застеклены. А у родителей в спальне в окнах – настоящие витражи.

– Правда?

Джеймс невольно усмехнулся. По правде говоря, витраж и впрямь впечатлял. И пусть Маккена ворчал по поводу «выброшенных на ветер денег» – отказать своей жене он никак не мог.

– Если бы вы видели, как в солнечный день играет в комнате свет, переливаясь всеми цветами радуги! Когда мы были детьми, нас с братом и сестрой всегда завораживало это зрелище, а мама говорила, что к нам в гости прилетают волшебницы-феи.

– Такое даже трудно представить… – пробормотала Давина.

Джеймс улыбнулся и заявил:

– Тогда вы должны увидеть это чудо собственными глазами.

– Почему бы и нет? – просияв, ответила девушка.

Давина кивнула стражникам, выходя за ворота замка. Улыбаясь, она куталась в теплую шаль, защищавшую от холодного ветра.

Солнце светило ярко, поднимая настроение, но настоящей радостью ее наполняла мысль о том, ради чего она покинула высокие стены замка. И тот час, что она потратила на дорогу, ничуть не умерил ее радости.

Приставив ладонь к глазам, девушка смотрела вверх – туда, где на вершине холма с крутыми скалистыми отрогами стоял мужчина, которого она узнала бы из тысячи. «Джеймс, мой Джеймс!» – мысленно восклицала она.

Он помахал ей рукой, и сердце Давины забилось чаще, как всегда бывало, когда Джеймс смотрел на нее.

Давина прикрыла глаза, набрала полную грудь воздуха и замерла, заклиная мгновение остановиться. То, о чем она молилась все эти пять лет, чего так желала, – это наконец осуществилось! Впервые с тех пор, как умерли ее родители, она обрела по-настоящему близкого человека. Того, кто утешал ее и смешил. Того, кто ее слушал. Того, о ком она думала постоянно. Джеймс восхищался ее волей и побуждал говорить то, что она действительно думала, побуждал к откровенности. Более того, он ценил ее как личность и превозносил как женщину.

Не чуя под собой ног, Давина побежала вверх по склону – побежала навстречу своему Джеймсу. Задыхаясь от быстрого бега, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в свежевыбритую щеку.

– Давина, разве так надо целовать мужчину? – спросил Джеймс с улыбкой.

– Хватит ныть! – рассмеялась она. – Разве не ты учил меня целоваться? Каков учитель, такова и ученица!

Снова рассмеявшись, Давина побежала к березовой роще, и Джеймс бросился следом за ней. Конечно же, он без труда ее догнал и заключил в объятия. И они, продолжая смеяться, какое-то время стояли в обнимку.

– Я тебя не так учил целоваться, Давина Армстронг! – воскликнул молодой рыцарь. – Ну-ка, поцелуй меня по-настоящему!

Щеки девушки горели огнем. Ничего слаще, ничего волшебнее, чем поцелуи Джеймса, не было для нее на свете. И чем больше он ее целовал, тем больше ей хотелось, чтобы это не прекращалось.

Принимая вызов, Давина обвила руками его шею и, приподнявшись на носки, прижалась губами к его губам. Очень скоро она почувствовала его ладони на своей талии и, млея от удовольствия, провела кончиком языка по его нижней губе. Джеймс глухо застонал, и этот низкий вибрирующий звук дал мощный толчок проснувшемуся у нее желанию – теперь оба были словно в огне; причем Давина, нисколько не стесняясь своей страсти, принялась целовать его в шею, а потом – в ямочку за ухом, что ей ужасно нравилось. «Должно быть, я и впрямь влюбилась в Джеймса по уши», – думала девушка. Пристально посмотрев ему в глаза, она как бы признавалась в своей любви. И тотчас же зажмурилась, запрокинув голову. А Джеймс снова впился поцелуем в ее губы. Когда же он наконец отстранился, она взмолилась: