«Смело шагай к своей мечте, – говорил Торо. – Живи той жизнью, которую она тебе подсказывает»[14].

Торо был ее любимым философом. Но кто всерьез смело шагает к своей мечте? Ну, помимо Торо. Он ушел жить в лесу, не общался с внешним миром и просто сидел там, писал, рубил дрова и рыбачил. Но жизнь, возможно, была проще два столетия назад в Конкорде, штат Массачусетс, чем современная жизнь в Бедфорде, графство Бедфордшир.

А может, и нет.

Может, она просто не справлялась. С жизнью.

Прошло несколько часов. Она хотела иметь цель, какую-то причину для существования. Но не находила ничего. Ни малейшей причины, чтобы продолжить забирать таблетки из аптеки для мистера Бэнерджи, как делала буквально два дня назад. Она пыталась дать бездомному денег, но поняла, что у нее их нет.

«Не печалься, милочка, может, это никогда не случится», – так ведь говорят.

«Ничего никогда и не случается, – подумала она про себя. – В этом-то и дело».

За пять часов до решения умереть, когда она уже шла домой, в руке завибрировал телефон.

Может, это Иззи. Может, Рави сказал ее брату связаться с ней.

Нет.

– О, привет, Дорин.

Возбужденный голос:

– Ты где была?

Она совершенно забыла. Который сейчас час?

– У меня был ужасный день. Мне очень жаль.

– Мы ждали возле твоей квартиры целый час.

– Я могу позаниматься с Лео, когда вернусь. Буду через пять минут.

– Слишком поздно. Отец забрал его на три дня.

– О, сожалею. Мне очень жаль.

Извинения лились из нее водопадом. Она топила в них себя.

– Если честно, Нора, он все равно собирался оставить занятия.

– Но он делает успехи.

– Ему очень нравилось. Но он слишком занят. Экзамены, друзья, футбол. От чего-то нужно отказаться.

– У него настоящий талант. Я пристрастила его к чертову Шопену. Прошу…

Глубокий-глубокий вздох.

– Прощай, Нора.

Нора вообразила, как земля разверзлась под ней, и она полетела сквозь литосферу, потом мантию, и остановилась, только когда достигла ядра – жесткого, равнодушного железа.

⁂

За четыре часа до своего решения умереть Нора столкнулась с пожилым соседом, мистером Бэнер-джи.

Мистеру Бэнерджи восемьдесят четыре года. Он хрупкий, но после операции на тазобедренном суставе хотя бы более подвижный.

– Снаружи ужасно, верно?

– Да, – пробормотала Нора.

Он посмотрел на свою клумбу.

– Ирисы, правда, расцвели.

Нора взглянула на фиолетовые цветы, выдавила из себя улыбку, гадая, какое утешение они могут дать.

Его глаза за очками смотрели устало. Он стоял у своей двери, перебирая ключи. Бутылка молока в пластиковом пакете казалась слишком тяжелой для него. Увидеть его вне дома было редкостью. Того дома, который она посещала в первый месяц жизни здесь, чтобы помочь ему настроить онлайн-покупки.

– О, – сказал он вдруг. – У меня хорошая новость. Тебе больше не нужно забирать из аптеки мои лекарства. Помощник аптекаря теперь живет поблизости и обещал их мне заносить.

Нора попыталась ответить, но не могла выжать из себя ни слова. Вместо этого она кивнула.

Он справился с дверью, закрыл ее и спрятался в своем святилище, полном воспоминаний о дорогой покойной жене.

Вот и все. Никому она не нужна. Она лишняя во вселенной.

Внутри ее квартиры тишина была оглушительнее любого шума. Запах кошачьей еды. В миске Вольтера корм съеден лишь наполовину.

Она налила себе воды, проглотила две таблетки антидепрессанта и уставилась на остальные пилюли, раздумывая.

За три часа до решения умереть все ее тело болело от сожалений, словно отчаяние из головы распространилось каким-то образом в туловище и конечности. Словно оно заполнило каждую ее клетку.

Норе подумалось, что всем без нее лучше. Ты приближаешься к черной дыре, и гравитационные силы засасывают тебя в унылую, мрачную реальность.

Эта мысль билась нескончаемой судорогой – слишком неприятной, чтобы ее терпеть, и все же слишком сильной, чтобы ее игнорировать.

Нора проверила социальные сети. Ни сообщений, ни комментариев, ни новых подписчиков, ни запросов в друзья. Она была антиматерией, вдобавок наполненной жалостью к себе.

Она открыла Instagram и увидела, что все ухитрились придумать, как жить, – все, кроме нее. Написала бессвязный пост на Facebook, которым уже даже и не пользовалась.

За два часа до решения умереть Нора открыла бутылку вина.

Учебники по философии смотрели на нее свысока – призрачные декорации из университетских дней, когда жизнь еще была полна возможностей. Пальма юкка и три маленьких, приземистых кактуса в горшках. Она вообразила, что быть не осознающей себя формой жизни – торчать в горшке весь день, – пожалуй, менее обременительное существование.

Она уселась за маленькое электропиано, но не стала ничего играть. Представила, как Лео сидит рядом, а она разучивает с ним Прелюдию ми минор Шопена. Со временем счастливые мгновения тоже могут превратиться в боль.

Старое музыкальное клише: у пианино нет неправильных нот[15]. Но ее жизнь была какофонией бессмыслицы. Она могла развиться в разных удивительных направлениях, а в итоге ни к чему не пришла.

Время ускользало. Она смотрела в пустоту.

После вина осознание ударило Нору с полной ясностью. Она не была создана для этой жизни.

Каждый ее шаг был ошибкой, каждое решение – катастрофой, каждый день – бегством от того, какое будущее она себе воображала.

Пловчиха. Музыкант. Философ. Супруга. Путешественница. Гляциолог. Счастливая. Любимая.

Ничто.

Она не смогла быть даже «хозяйкой кота». Или «учительницей музыки один час в неделю». Или «человеком, способным к беседе».

Таблетки не действовали.

Нора допила вино. До донышка.

– Я скучаю по тебе, – сказала она в пустоту, словно призраки всех людей, которых она любила, находились с ней в этой комнате.

Она позвонила брату и оставила голосовое сообщение, так как он не снял трубку.