Мячик стукнулся в самую середину, в самую задвижку. И вдруг ворота начали открываться!

Они открывались всё шире и шире и скрипели, открываясь, и пели свою песенку совсем громко, во весь голос. Они пели:

И на словах «чудесная страна» за широко распахнувшимися воротами открылась странная, волшебно освещённая улица.

Снег был голубой, и розовый, и зелёный — это освещали улицу маленькие смешные фонарики, похожие на детские погремушки.

Улица была чистенькая, блестящая, совсем новая, а дома на ней почему-то были похожи на аккуратные картонные коробки, расставленные и разложенные вдоль мостовой.

Но до?ма с серебряными окнами не было.

А ведь только что, когда месяц сидел на воротах, дети видели этот дом так ясно!

Надо было снова отправляться на поиски. А улица была совсем пустая. Улица спала.

Дети шли, взявшись за руки, и попадали то в зелёные, то в красные, то в жёлтые лужи яркого света, разлитого по мостовой. Танины ботики становились то зелёными, то жёлтыми — Таня даже потрогала их рукой, чтобы узнать, не пристала ли к ним краска.

Дети дошли до конца улицы и остановились. Всё было тихо, все окна и двери были закрыты.

— Как тут крепко спят! — сказала Таня. — Мы простоим всю ночь на улице.

— Ерунда! — сказал Серёжа. — Разбудим!

Они стояли возле домика с остроконечной крышей. Таня часто рисовала такие дома в своих тетрадках.

— Постучи, Серёжа! — сказала она.

Серёжа тихонько стукнул в маленькое неосвещённое окно.

— Постой тихо, — сказал он, — я что-то слышу.

Но Таня ничего не слышала.

— Отоприте, — сказала она, соскучившись, и тоже стукнула в окошко, — мы хотим у вас что-то спросить.

Тут и она услышала какие-то звуки. Похоже было, что в домике кто-то сладко храпит.

— Плюшкин, ты тёплый, как печка, — сказала Таня, прижимая к себе медвежонка. — Если б не ты, я озябла бы тут на улице.

Она не могла понять, как это случилось, но Плюшкин в ответ потёрся своей тёплой плюшевой щекой об её щёку и толкнул лапой окошко!

Храп замолк, послышалось сонное ворчанье, и густой бас спросил:

— Кто там?

— Мы, — ответила Таня. — Серёжа и я.

— Серёжа и я… — проворчал бас. — Почему же это «Серёжа и я» должны по ночам будить честных людей?

В ту же минуту крыша отделилась от домика и стала подниматься. А под нею поднималась большая байковая медвежья голова.

— Зачем пожаловали? — грозно спросила она у ребят. — Молчат! Да вы что, игрушечные, что ли, вы что молчите?

— Не кричите на маленьких, — сказал вдруг чей-то мягкий, бархатный голосок.

Нет, это не был Серёжин голос. Таня тревожно оглянулась.

— Они немножко вас испугались… — продолжил тот же голосок, и Плюшкин мягко спрыгнул с Таниных рук и подошёл вперевалочку к домику.

— Ну наконец-то я услышал разумную человеческую речь, — проворчал медведь. — Что же вам нужно, малыш?

— Нам нужен дом с серебряными окнами, — сказал Плюшкин. — Покажите нам, пожалуйста, где он.

— Такой маленький — и так хорошо говорит! — удивилась Таня. — Прямо примерный ребёнок.

Но байковому медведю примерный медвежонок, видимо, не понравился.

— Мне это неизвестно! — проворчал он. — И вообще мне с вами противно разговаривать, малыш. Вы, видно, стали уже совсем ручным.

И крыша с шумом захлопнулась над домом.

— Это совсем ещё дикий, необыгранный медведь, — извиняющимся тоном сказал Плюшкин. — Придётся нам пойти дальше.

Но в этот момент крыша снова приподнялась, и байковая голова сердито закричала:

— Ищите — и найдёте! Понятно?

И крыша с шумом захлопнулась снова.

— Серёжа! — воскликнула Таня. — Серёжа, смотри!

Дети только что свернули в переулок — и что за странный это был городок — на той улице ещё была зима, а тут начиналось лето!

Зелёные липы росли вдоль переулка — такие зелёные и плоские, словно лопатки, воткнутые ручками в землю.

А среди лип стоял дом.

Когда это дети бывали в нём? Может быть, давно-давно, когда были ещё совсем маленькими… Или он приснился им когда-то…

У ворот стояли саночки, запряжённые белыми мышами. Наверно, они приехали издалека, потому что на полозьях был настоящий снег.

Саночки стояли, и белые мыши спали… Наверно, они быстро мчались из далёкой страны и очень устали.

Ограда вокруг дома была сделана из цветных очиненных карандашей. Не колышками ли этой ограды раскрашивали дом — так он был ярок и цветист. А может быть, его построили сразу из разноцветных кубиков.

Башенка на доме походила на пёструю пирамидку. Когда Таня была совсем маленькой, она называла такую пирамиду «Тактак», потому что, складывая её для Тани, мама всегда приговаривала: «Так… так…»

На открытом окне висела клетка с птицами. Птицы спали. Но в домике, видно, не спали. Там, наверно, топили печь, потому что дым из трубы так и валил и улетал в небо цветными прозрачными шариками.

— Хотелось бы мне такой шарик, — сказала Таня. — Серёжа, Серёжа, смотри, — закричала она, — у всех шариков на боку нарисованы петухи! Наверно, в печке жарят петуха. Да, Серёжа?

— Может быть, — сказал Серёжа. — Хотелось бы мне знать, для чего это из клетки висит такая длинная нитка.

Тут он крепко дёрнул за нитку, и птицы сейчас же проснулись и застучали носами.

— Кто там? — спросил мягкий голос, и в окошке показалась аккуратная ватная старушка.