Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аппетит у Ильи был зверский. Марина, весь день крутившаяся как белка в колесе (от речки к лагерю, от лагеря к речке), вечером с трудом могла проглотить несколько ложек ухи и откладывала ложку…
Ещё они ходили за грибами. Ещё – собирали малину и, притащив из магазина сахару, варили варенье. С упоением и азартом заядлых картёжников играли в карты – на желание (желания у обоих совпадали…)
Ещё они устраивали танцы. Илья научил Марину танцевать чарльстон и степ (получалось – смешно), и даже русскую «барыню». Марина показала мужу традиционные движения греческого сиртаки. А однажды, расшалившись, станцевала для Ильи комитэке –античный «танец волос», который в Древней Греции танцевали нагими, но Марина надела купальник, распустив свою медно–рыжую гриву и укрывшись волосами до пояса.
– Эй, где ты? – шутя окликнул её Илья. – Раз, два, пять, я иду искать! – Но Марина с хохотом от него убежала.
К вечеру оба так уставали, что валились с ног. – «Ничего себе, тихий отдых. Тихий ужас!» – смеялась Марина. – «Русский экстрим!» – уточнял Илья.
Когда медовый месяц закончился и они вернулись в Москву, Марина бросила на пол рюкзак (опять неподъёмный, потому что они привезли варенье из лесных ягод, сушеные грибы, орехи, вяленую рыбу – и всё это пришлось тащить на себе) и с наслаждением погрузилась в горячую ванну. И лежала, пока не остыла вода.
Глава
IV
. Семейная жизнь. Продолжение
Последствия экстремального медового месяца были ужасны: вторая беременность у Марины закончилась выкидышем, как и первая. Тогда она молчала, а Илья сидел на стуле у её кровати и плакал. Слёзы текли по небритым щекам, и Марина была благодарна ему за эти слёзы, и за молчание. В палату заглянула медсестра, хотела что–то сказать, но увидев эту сцену, тихо вышла и прикрыла за собой дверь.
Марина тогда не сказала мужу ни слова, проплакав после его ухода весь день. И вот – всё повторилось. Марине категорически запретили рожать. «Какой тебе ребёнок, ты на себя посмотри! Сама ещё школьница» – сказал Марине врач.
– Я не школьница, я в институте учусь, – оправдывалась Марина.
– А весишь сколько? Как ты вообще забеременеть умудрилась? Я тебе, девочка, плохой диагноз поставил. Истощение – и физическое, и нервное! И рожать тебе нельзя. Пока нельзя, во всяком случае.
– Да какое у меня истощение! – возмутилась Марина. – Я в походы хожу, с рюкзаком! А нервы знаете какие? Что хотите выдержу, и никто не догадается, чего мне это стоило! – сказала Марина врачу.
– Вот потому и истощение… – непонятно ответил врач.
Из женской консультации Марина вернулась с каменным лицом. На мамины вопросы отвечала нехотя: «Да всё нормально, мама». А когда вернулся с работы Илья, в слезах повисла у него на шее. Илья осторожно расцепил её судорожно сведенные пальцы и посадил Марину к себе на колени, баюкая как ребёнка и нашёптывая ласковые слова.
Марина, изнемогшая от слёз, уже не плакала, только всхлипывала, по детской привычке утирая кулаком нос. Укачивая Марину, уютно устроившуюся в его руках, Илья повторял как заклинание: «Всё у нас с тобой будет, и детки будут, у всех детки есть – и у нас с тобой будут… Как у всех: у собак щенята, у овец ягнята, у мышей мышата…
– А у крыс крысята! – в сердцах сказала Маринина мама и, хлопнув дверью, ушла к себе. Она обиделась. На дочь – за то, что ничего ей не сказала, молчала весь день, отцовская кровь, Харалампия! На Илью – это он виноват, что девочка родить не может! Довёл! Сам здоровый как шкаф, а Марочка истаяла совсем. На себя – за то, что молчит и всё это терпит.
За захлопнутой дверью рассмеялись…
Через год Марина родила девочку – такую крошечную и слабенькую, что Марину выписали из роддома без неё. – «Ребёнка мы Вам пока не отдадим, у себя подержим. У неё даже сосательный рефлекс отсутствует!» – сказали Марине с возмущением, словно она была виновата.
Но главная беда ждала впереди: девочке поставили страшный диагноз – олигофрения. Кроме этого, у маленькой Анечки обнаружили аневризму межсердечной аорты, которая ни в чём пока не проявлялась, и Марина не поверила врачам. Но они оказались правы. Девочка подрастала, и страшные симптомы подтверждались с каждым днём: недоразвитие речи, неустойчивость внимания, замедленность восприятия, малый объём памяти, отсутствие познавательных интересов…
Анечка казалась абсолютно необучаемой, но Марина терпеливо учила дочь – пить из чашки, есть ложкой, застёгивать пуговицы – и у неё получалось! Марина читала ей стихи и рассказывала сказки. Потом наступала очередь восьмилетней Ани, и девочка забавно морщила лобик, вспоминая любимую сказку… Какая же это олигофрения, если она столько запоминает?! А девочка действительно запоминала. – Марина сделала невозможное…
Илья выдержал удар стойко и не предлагал отказаться от дочери, за что Марина была благодарна мужу. Она сидела с ребёнком, а Илья работал за двоих, допоздна задерживаясь по вечерам.
– Надо же, какой заботливый, – удивлялась Маринина мама, – другой бы давно сбежал…
– Мама! – останавливала её Марина. – Что ты такое говоришь?! Илья меня любит, и Анечку любит!
И столько гордости, столько веры было в её словах, что мать наконец поверила: любит. И прописала Илью, который, после окончания аспирантуры не мог устроиться на работу по специальности – везде требовалась московская прописка. В паспортном столе Марина впервые узнала адрес мужа. Оказалось, он из Саратова. А говорил – на краю земли, вспомнилось Марине. Почему–то Илья никогда не предлагал свозить её в Саратов. Она бы поехала… Но предложение съездить в Саратов Илья вежливо отклонил: «Ну конечно, поедем. Потом». В Саратов они так и не поехали.
А время шло… Марина окончила аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию. – «Принимай поздравления! – сказал Илья. – За мной подарок. Что тебе подарить?»
– Подари мне…два года, – попросила Илью Марина.
– А что ты с ними будешь делать? На что потратишь?
– На Мориса Тореза. Давно о нём мечтаю… Второе высшее и диплом переводчика!
– Не надоело учиться? А ты институт неслабый выбрала. Там, говорят, страшно тяжело… И диплом – только если на отлично учишься. А схватишь на экзамене трояк – получишь вместо диплома свидетельство об окончании курсов иностранного