— Если ты говоришь о шерсти, крашеной в синий цвет, то два других болта вон на том осле, через три от этого. — Естественно, так оно и было.

— Благодарю, Хархару, — поклонился Шарур. Он поставил отметину в списке и пошел дальше проверять кувшины с финиковым вином, горшки, маленькие фляжки с каменным маслом, просачивающимся из-под земли поблизости от Гибила, лекарства и благовония, ножи, мечи и топоры, наконечники копий, и все прочее по списку.

— Забавно, — усмехнулся Хархару, — мы возим все это в горы, хотя медь получаем оттуда.

— Так то — медь, — проговорил Шарур, не отрываясь от списка. — В Алашкурре много меди, но совсем нет олова. Наша бронза тверже любого металла, который они могут выплавить у себя, поэтому они ценят наши изделия. За хорошие мечи они дают в пять раз больше меди или в пятнадцать раз больше руды.

Хархару хмыкнул.

— А иногда, когда им вздумается, они используют эти хорошие мечи, чтобы ограбить караван и забрать все, что там есть. И платят смертью. Хорошо, что мы не одни идем. — Он кивнул в сторону стены, где дремала в ожидании команды дюжина крепких молодых людей, доказавших свое умение обращаться с копьем, мечом и луком в последней войне с Имхурсагом. Вместе с товарами для жителей гор Алашкурру ослы тащили их оружие, плетеные и кожаные щиты и льняные шлемы с вшитыми бронзовыми пластинами.

Почувствовав на себе взгляд Шарура, предводитель охранников спросил:

— Долго еще, господин купеческий сын? — Мушезиб, казалось, был высечен из камня, настолько точеными были мускулы, перекатывавшиеся под кожей. Шрам на щеке над линией бороды и больший шрам на правой стороне груди казались высеченными рукой скульптора.

— Скоро, скоро, — успокоил его Шарур. Собственные лук и копье он пристроил на третьем от головы каравана осле. Ему пока не приходилось сражаться в Алашкурру, но это не означало, что никогда и не придется.

Убедившись, что все товары на месте, он кивнул Мушезибу. Начальник охраны рыкнул на своих людей. Они неторопливо поднялись на ноги и с важным видом заняли свои места по обе стороны от ослов. Бывали караваны, где охранники шли впереди и сзади, но с караванами Шарура пока ничего плохого не случалось. Он очень надеялся, что и на этот раз повезет.

— Ладно, пошли, — сказал он. — Да подарит нам Энгибил выгодное путешествие. Несколько охранников достали свои амулеты: бог города должен прислушаться к молитве. То же самое сделали Хархару и пара помощников погонщиков ослов.

Шарур вручил Хархару повод первого осла, тем самым передавая караван в руки хозяина животных. Но едва Хархару сделал первый шаг, как на улице Кузнецов затрубили трубы из бараньего рога. Глашатай громко выкрикнул:

— Смотрите! Идет Кимаш, лугал Гибила! Склонитесь перед Кимашем могучим, сильным, доблестным, возлюбленным Энгибила, его покровителя! Идет Кимаш, лугал Гибила! Смотрите!

Снова затрубили трубы. Били барабаны. Лугала окружали воины, по сравнению с которыми люди, нанятые Шаруром, казались мальчишками. Даже Мушезиб выглядел менее грозным на фоне мощных стражей.

Призрак деда Шарура тут же заговорил ему на ухо: «Все это чушь для простонародья. Подумаешь — лугал!»

— Да, отец моего отца, — смиренно ответил Шарур, желая, чтобы болтливый дух заткнулся. Призрак деда часто начинал болтать в самый неподходящий момент.

Кроме того, призрак оказался не таким умным, как он думал. Энси, правившему Гибилом до Игиги, не было нужды в демонстрациях силы, по крайней мере, когда Энгибил говорил прямо через них. А вот лугалы столкнулись с проблемой, как заставить людей подчиняться, когда они говорят сами от себя. Неудивительно, что они обставляли каждое свое появление с такой помпой.

Шарур низко поклонился, когда свита Кимаша поравнялась с караваном, и совсем не удивился, когда процессия остановилась. Кимаш благоволил кузнецам, купцам и писцам. Они привнесли в Гибил новые силы, которые могли пригодиться против давно укоренившейся силы Энгибила.

Охранники Кимаша расступились, пропуская лугала. Он оказался мужчиной чуть за сорок, примерно того же возраста, что и Эрешгун; энергичный, хотя седина начала покрывать его волосы и бороду инеем. Он носил золотые серьги и связывал волосы в пучок на затылке золотой нитью, а не простой лентой. Рукоять кинжала тоже обмотана золотой проволокой, а на поясе и сандалиях сверкали золотые пряжки.

— Можешь смотреть, — снисходительно позволил он Шаруру, и тот выпрямился. Торговец протянул руку и прикоснулся к бедру Кимаша в знак покорности. Лугал накрыл его руку своей и тут же отпустил. Внимательно осмотрев Шарура, он проговорил:

— Пусть Энгибил и другие великие боги окажут благосклонность твоему путешествию в горы, Шарур, сын Эрешгуна.

— Благодарю лугала, владыку Гибила, — смиренно ответил Шарур.

— Пусть тебе посчастливится вернуться со слитками блестящей меди; да будут корзины ваших ослов нагружены тяжелыми мешками с рудой, — продолжал Кимаш.

— Да будет так, — подтвердил Шарур.

Внезапно Кимаш отказался от официальной дикции, которую он использовал, когда говорил как лугал — эта дикция осталась с тех времен, когда владыками Гибила были энси, через которых говорил сам Энгибил, — и обратился к Шаруру просто как человек к человеку:

— Мне нужна эта медь. Ее никогда не бывает слишком много. Имхурсаг снова посягает на нас, и некоторые города с их богами могут послать людей и оружие ему на помощь в следующей войне.

— Если я смогу достать его для вас, господин, я это сделаю, — решительно сказал Шарур. — Я бы не рискнул отправиться в Алашкуррут, если бы сомневался, что они готовы торговать со мной.

— Да, да, знаю, — ответил лугал. При всей своей власти он был беспокойным человеком. — И не забудь привезти каких-нибудь диковинок, которых у нас раньше не видели. Я хочу возложить их на алтарь в храме Энгибила, чтобы позабавить бога и доставить ему удовольствие.

— Господин, я сделаю, как ты говоришь, — пообещал Шарур. — Бог города заслуживает богатых подарков, и я уверен: ты щедро одаришь его.

Они с Кимашем с пониманием посмотрели друг на друга. Ни один не улыбнулся на случай, если бог следит за Кимашем. Но они оба знали ленивую натуру Энгибила. Игиги первым обнаружил, что если принести на алтарь Энгибила достаточно подношений, бог позволит ему действовать так, как он считает нужным, а не только как выразитель его