нее, говорит, были неприятные переживания. Я слышала, какая-то кража… Впрочем, подробностей не знаю. Она очень молчаливая, Мила, а работник хороший, умница — мы учились вместе.

Ясно, что Лида не в курсе ее жизни. По правде говоря, мне эта Мила не понравилась — длинноносая, угрюмая, похожа на новобранца. Да и скучная — за неделю слова ни с кем не сказала, только «да», «нет», «здравствуйте» да «прощайте».

Так вот — я тащу Марину к дверям. «Все равно идем искать!» А сама думаю: не искать, так хоть вправить ей мозги, видно, она не понимает, что людям несладко, когда их обзывают ворами прямо в лицо.

Но не успела я взяться за ручку, как дверь раскрылась, а за ней Викентий Иванович, наш начальник. Открыв дверь, он, конечно, шагнул назад, уступая дорогу «дамам». Он человек старого воспитания, необычайно вежливый, как говорит Софья Васильевна, «деликатный». И тут Марина опять уперлась, выдернула руку из моей и сказала громко: «Оставь меня, Женя, куда ты меня тащишь, это же глупо!»

Я поняла, что сейчас произойдет. Викентий Иванович прислушивался к нашему разговору. Само это ожидание в дверях заставляло его слушать. На лице у него уже появилось вопросительно-взволнованное выражение. Он не переносил резкостей, ссор, обид, женских слез и прочих вещей. Если Марина скажет еще одно неосторожное слово, придется объяснять Викентию Ивановичу, что случилось. А это делать нельзя. В прошлом году у него был инфаркт, мы его берегли. Но Марина, конечно, забыла все на свете, кроме своей неприятности.

Тут поднялась Софья Васильевна и сказала: «Вы, девочки, выясняйте свои личные дела в коридоре, а у меня важный вопрос к Викентию Ивановичу, так что вы нам, пожалуйста, не мешайте». И она заулыбалась Викеше, подойдя к его столу и как бы приглашая его занять свое место за этим громоздким сооружением с толстыми тумбами, украшенными резьбой, — настоящим столом начальника хотя бы и такого скромного отдела, как наш ОХТД, что означает попросту отдел хранения технической документации. Впрочем, в большом проектном институте — отдел немаловажный.

В коридоре Марина устроила мне тихий скандал. Она шипели как змея: зачем я делаю из нее дуру? Она еще не склеротическая старуха, как некоторые. Она отлично помнит, где была и что делала эти два часа после получки. Мало того, что она лишилась денег и должна голодать две недели, так ее еще хотят представить полной идиоткой. Она опять захлюпала, и мне стало ее жалко. Мы знали, что она живет совсем одна, что все ее близкие где-то в Бердянске, откуда ей пришлось чуть ли не бежать, спасаясь от мужа.

Я сказала, что мы соберем для нее сколько-нибудь денег.

— Нет! Нет! — закричала она. — Я не нищая и ничего от вас не возьму.

Ушла Марина из комнаты в слезах, а вернулась с громким смехом. Когда мы еще стояли там, в коридоре, проходил какой-то дядечка, взглянул на Марину — портфель уронил. Поднял, пошел, оглянулся — и опять уронил. Марина расхохоталась, и я тоже. Мужчины от нее как-то мгновенно обалдевают. Чертовски она привлекательна, а чем — не поймешь. Глаза враскос, как у зайца. Толстогубая. Но гибкая, легкая, шумная, как ветка на ветру.

Деньги для нее мы все-таки собрали, и она взяла, даже растрогалась.

С этого дня «тихую заводь» — так прозвали наш отдел в институте — начали сотрясать бури. И вскоре все оказались осведомленными о наших делах, и остряки стали переделывать название ОХТД, так и эдак переплетая слова «хищение» и «деньги».

Информация шла снизу вверх (мы занимаем вместе с фотолабораторией полуподвал) не только через тетю Степу, нашу уборщицу, но и от нас самих. У каждого из нас были друзья-приятели в «верхних» отделах.

Ясно, что Викентий Иванович оказался в курсе. Софья Васильевна старалась его успокоить и просила нас при нем говорить о неприятностях как можно меньше. Меньше и спокойнее.

Через две недели пропала моя получка. В отличие от Марины я совершенно не могла вспомнить, где была моя сумка от двенадцати часов до конца дня. Только перед самым уходом я обнаружила пропажу. Человек я аккуратный, в делах у меня полный порядок. Порядок я люблю и ценю. Считаю, что с ним легче жить.

Если бы я обнаружила раньше, что денег нет, я, вероятно, ничего бы не сказала. Но это случилось в последнюю минуту перед уходом, все уже собрались, Валюша и Валя стояли рядом со мной, ждали. Валюша спросила нетерпеливо: «Что ты там ищешь, Женя?» А Валька добавил шутовским тоном: «Уж не пропали ли у тебя деньги, ведь сегодня получка!»

Наступила полная тишина, и в ней прозвучал взволнованный голос Викентия Ивановича:

— Что вы говорите, Валентин Николаевич, у Евгении Георгиевны пропали деньги?

Просто идиот этот Валька. И я тоже. Стою и ничего не говорю. Тут все загалдели разом. Марина бросилась ко мне с расспросами, Лида, оказавшаяся тоже здесь — она приходила за деньгами, — страшно разохалась. Степанида Ефремовна (и она была тут!) начала подавать советы: «Да ты в карманах-то поищи, в карманах». А где они, карманы? Валюша стала убеждать меня, что я забыла за всеми делами получить зарплату, а Валя вдруг принялся орать: «Вы все, бабы, дуры, не можете свои деньги держать при себе, вечно у вас с этими сумками…» За голосами Вали и Степаниды Ефремовны нельзя было расслышать Софью Васильевну — было только видно, как она шевелит губами и рубит воздух рукой.

Одна Мила сидела молча, опустив голову, и смотрела упрямо в чистый лист ватмана, развернутый на столе.

— Замолчи! — крикнула я Вальке. — При чем тут наши сумки? Два года я не думала о своей сумке, и все было хорошо. А у Софьи Васильевны ничего не пропадало десять лет. При чем здесь сумки?

Тут я взяла себя в руки и сказала спокойно:

— Вообще-то я выходила в перерыв в магазин, могла и потерять. Так что очень прошу — не будем ничего обсуждать! — Я повернулась и вышла, следя за осанкой и выражением лица «под занавес», как посредственная актриса.

На улице меня тотчас нагнали Валюша и Валя. Валюша чудесная девочка, но слишком идеальная — по доброте. Ей хочется, чтобы все было хорошо. Она просто не выносит, когда что-то неблагополучно. Она не хочет верить, что это так, и расстраивается. Не хочет, чтобы у нас таскали деньги из сумок, поэтому говорит мне, что в магазинах всегда толкучка и, действительно, легко что-нибудь потерять.

Валька ее перебил:

— Неужели ты не поняла? Женя все наврала — не была она ни в каком магазине.

— Но как же тогда пропали деньги? —