они позвали на помощь, мы с Блинковым оказали сопротивление сотрудникам милиции.

Золотарев негромко присвистнул:

— Вот суки, что творят! А я ведь говорил, что эти отделы нравов давно надо вывернуть наизнанку. Вся Москва знает, что они крышуют проституток.

— Теперь уж поздно выворачивать. — Катышев прошелся по кабинету и остановился рядом с Фочкиным. — Олег, а где теперь эта «телега» находится?

Фочкин пожал плечами:

— Наверное, там, в районном управлении, и находится. Разве что в отряд ОМОН, где служит Блинков, успели по телефону сообщить. Может, и Полуяров уже в курсе. Что делать-то, мужики?

— Что делать? Ты выговорешником, может, и отделаешься, а твоему дружку-омоновцу как пить дать — сухари сушить. Муниципалам и «нравственникам» на нем отыграться — только лишний повод, — успокоил товарища Золотарев.

Фочкин на выпад коллеги обижаться не стал. По крайней мере, ни для кого из обитателей этого кабинета не было новостью, что между сотрудниками местных отделов нравов и омоновцами давно существовали неприязнь и разногласия. Одни, лелея, курировали сексуальный бизнес, другие — регулярно проводили операции по зачистке ночных улиц и беспощадно разгоняли все известные места скопления ночных бабочек, лишая самозваных опекунов прибылей и выручек.

Милицейская война началась с первых дней перестройки, когда только-только стали появляться предприимчивые одиночки и складываться робкие и неопытные кооперативы любви. Но уже вскоре гости и жители столицы вдруг не только узнали, но и ощутили на себе, насколько многочислен, интернационален и многолик высокопрофессиональный коллектив работниц сексуального цеха. Многим «адвокатам» и «правозащитникам» стало понятно, что столь производительный и доходный бизнес нуждался в квалифицированной опеке, и поначалу роль профсоюзных кураторов взяли на себя криминальные авторитеты. Но воры в законе быстро поняли, что договариваться и ладить с женщинами, при этом соблюдая воровские понятия, очень сложно, а потому представили дамам выгодные льготы, переведя на полный хозрасчет и самофинансирование. Попросту говоря — отпустили на все четыре стороны.

Сексуальный бизнес прочно бы занял одно из ведущих мест, если бы не постоянно изменяющийся закон о борьбе с проституцией, раз за разом перекраиваемый центральными и местными законодателями. В одном случае с дамами легкого поведения должны были бороться постовые и участковые милиционеры, в другом — сексуальные сообщества предписывалось разгонять отрядам омоновцев, в третьем, по западному образцу, по всей России при районных управлениях милиции были созданы отделы нравов, на плечи которых и была переложена обязанность перевоспитания легкомысленных девиц. И, хотя очень скоро законодатели убедились, что ночные бабочки если еще не имеют дипломов о высшем образовании, то большинство из них в свободное от работы время активно посещают студенческие аудитории, и в правовом и нравственном плане они гораздо начитаннее и образованнее самих воспитателей. Но пробел в образовании для милиционеров помехой не стал. В умах прочно обосновалась мысль, что кухарки также имеют право на управление государством и производством. И, нисколько не жалуясь на судьбу, управление проститутками взяли на себя сотрудники отделов нравственности.

Катышев оставил шутку Золотарева на счет сухарей без внимания.

— Ничего тут нет удивительного. «Нравственники», вымарав рыло в пуху, сработали на опережение. Предположим, если бы Блинков рассказал, как его «кинули» муниципалы, то козлами отпущения оказались бы они сами.

Золотарев усмехнулся:

— Ты что же думаешь, Блинков стал бы писать заяву о том, как его надули, когда он решил воспользоваться услугами проституток?

— Я ничего не думаю. Я предлагаю план действий. Надо найти тех девиц и правдами и неправдами добиться, чтобы они забрали свое заявление.

Фочкин, закатив глаза к потолку, философски хмыкнул:

— Костя, допустим, ты смог организовать такое заявление, и теперь оно лежит в твоем сейфе. Разве ты бы с ним легко расстался?

— Смотря за сколько, — вставил Золотарев, но сам понял, что шутка оказалась неудачной.

Катышев склонился над столом Фочкина:

— Конечно, не отдал. Но пойми, Олег, это единственный выход. Нет заявления — нет дела. Бери Золотце, и сегодня же вечером езжайте, он же у нас непревзойденный специалист по женским сердцам.

— По женским сердцам, но не по проституткам!

Это большая разница! — наотрез отказался помогать коллеге Золотарев.

Фочкин, не поднимая головы, молчал.

— Ну хочешь, я с тобой поеду? — предложил Катышев.

— Ты? — На лице майора нарисовалось крайнее удивление. — Конечно, хочу!

Общим консилиумом решили, что ставить непосредственное начальство в известность о ночном инциденте пока преждевременно. А если заявление истцов ликвидировать все же не удастся, то полковник, а за ним и Князь сами узнают о происшествии. Поэтому вся надежда майора Фочкина была только на капитана Катышева.

4

План был до банальности прост. Когда Катышев по секрету поделился с Пичугиным, что вечером они с Фочкиным собираются посетить некоторые злачные места, Гриша не только согласился без разрешения полковника Полуярова покатать их на «Волге», но и предложил себя в главной роли. Уж очень ему хотелось самому пообщаться с одной из продажных женщин. По договору, вторую подругу снимает сам Катышев. Далее они везут девиц в закрома омоновца Блинкова, где и должен произойти откровенный разговор по душам. Методы воздействия на свидетельниц не оговаривали, полагая, что все будет зависеть от конкретной ситуации.

По дороге Фочкин боялся лишь одного: чтобы дотошные клиенты не опередили их и не увезли девиц в свои апартаменты.

Его тревога оправдалась лишь наполовину. Когда Гришина машина подрулила к заветной подворотне и хозяйка заведения, пообщавшись с Катышевым, вывела на тротуар оставшийся ассортимент, в ряду оказалась только коротко стриженная Ляля. В том же самом длиннополом пальто и в тех же черных в сеточку чулках. Фочкин тут же пояснил возбужденному Пичугину, какая из девиц им с Катышевым больше всего приглянулась.

— Только одну будем брать? Нас же трое, товарищ майор! — удивился Гриша. Но, сообразив, что пассажирам в данный момент вовсе не до шуток, покинул салон.

Пичугин развязной походкой продефилировал вдоль строя, не удостоив нужную Фочкину персону даже взглядом. И только возвращаясь обратно, он остановился около нее.

— Как дела? — простецки задал он самый дурацкий вопрос и поднес к лицу девушки огонек зажигалки. — Работаешь?

Фочкин начинал нервничать. Из окна машины ему было хорошо видно презрение к клиенту, которое отразилось на лице ночной бабочки. Проститутка, знающая себе цену, в конце концов, могла послать Гришу подальше и отказаться идти в машину. Такие, как она, практически никогда не бывают в простое и всегда востребованы клиентами

— Допустим, работаю. А тебе-то что? — По всему было видно, что клиент не производил на девушку никакого впечатления.

И Фочкин с Катышевым даже занервничали, зная, что по условиям «съемки» девица могла отказаться от первых