Хорошо, хоть Тане досталась простая фамилия, к ней мало приставали. Таня вообще была чудесная, с ней все дружили, и все было легко – учиться, гулять, мечтать, не обращать внимания на обидчиков. Если Таня заболевала и не приходила в школу, Оля просто слонялась одна по коридору и даже не хотела ни с кем разговаривать. Нет, Тане тоже пытались приделать прозвище – «Лёва, тебя к доске, Лёва, дай списать физику», но она совсем не обращала внимания.

Разве можно было даже подумать в те времена про Левку Краснопольского?! Роковое совпадение? Вот еще глупости!

Да, Таня не обращала внимания и правильно делала, фамилии – вечная тема для школьных издевательств! Например, Светку Баранову почему-то звали Козой, а Надю Михайлову – Мишаней. Короче, зря Оля так мучилась, всех дразнили, ничего особенного.

Всех, но не Киру.

Когда заполняли новый журнал и классная запнулась на ее фамилии, Кира встала и тихо, отчетливо произнесла: Кира Андреевна Катенина-Горячева. И даже самые заядлые насмешники замолчали, потому что у Пушкина было известное всему классу стихотворение:

Кто мне пришлет ее портрет,

Черты волшебницы прекрасной…

И весь класс знал, что в стихотворении стоит посвящение: «Катенину. 1821 год», и это был Кирин предок, кажется, родной брат ее прадеда.

Вот так все совпало – объединение школ, «Евгений Онегин», собственное взросление. Они часами бродили с Таней по старинным московским улицам, знакомые с детства названия вдруг обретали новое загадочное значение – Арбат, Сивцев Вражек, Плющиха, Неопалимовский переулок. Казалось, сам город манит и обещает какую-то новую прекрасную жизнь, они наперебой читали стихи, мечтали о настоящей единственной любви. Как у Симонова:

Не понять не ждавшим им,

как среди огня

ожиданием своим

ты спасла меня…

Тогда многие девочки увлекались стихами Щипачева «Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне», но Таня под глубоким секретом призналась Оле, что ей совсем не нравится Щипачев и что она, стыдно признаться, мечтает именно о прогулках при луне. Да, гулять при луне, держать за руку любимого единственного человека, слушать, как шепчутся цветы и нежно поет соловей. Пусть это мещанство, но даже Пушкин писал о розах и соловьях.

Оле мучительно хотелось крикнуть: «А как же я?! Разве мы не будем гулять вместе?». Но не хватало показаться глупой и смешной.

В том году в классе началось страстное увлечение Пушкиным. Будто благодаря Кире и ее знаменитому предку тоненькая ниточка протянулась от великого далекого поэта лично к ним, ученикам восьмого класса простой московской школы. Все девочки на спор учили отрывки из Евгения Онегина – кто больше запомнит, Оля, например, помнила подряд почти четыре главы, с начала и до «поклонник славы и свободы…», а Таня – две, но самые неожиданные и сложные – «кого любить, кому же верить, кто не изменит нам один…».

Вообще оказалось, что у Пушкина на любую тему можно найти подходящий стих или хотя бы строчку, у них в школе даже одно время появилась привычка вовсе не говорить своими словами, а только пушкинскими фразами. Например, Светка Баранова поет на школьном вечере, а кто-то из зала громко шепчет: «То как зверь она завоет, то заплачет как дитя!». А когда их классная руководительница Нина Васильевна стала хвалить отличника Козырева за сочинение, даже тупой Бутенко вдруг выпалил: «Его пример другим наука; но, боже мой, какая скука!». И сразу посмотрел на Киру – оценила ли она его остроумие.

Вот именно. Это было самое обидное! Все всегда смотрели на Киру.

Только подумать, как ждали объединения школ, и какое их постигло разочарование! В класс явилось пятнадцать кривляк и болтунов, почти все на голову ниже девчонок, дружить с ними не было никакого интереса. А как сердились учителя! Вернее, учительницы. Нина Васильевна даже не пыталась скрыть раздражения, только и слышалось:

– Левина! Надеюсь, мой вопрос не слишком отвлекает тебя от общения с Петровым? Он ведь лучше знает тему, зачем слушать преподавателя!

– Бутенко, я понимаю, что тебя интересует только новая прическа Горячевой, но, может быть, все-таки сделаешь одолжение и повернешься к доске?

Конечно, раздельное обучение очень устраивало Нину Васильевну да и многих других учителей – ни страстей, ни романов, только труд на благо общества! Тридцать душ послушных положительных учениц. Или, точнее сказать, наивных дур. Однажды они вместе со Светкой Барановой готовились к экзамену по литературе, перечитывали про Печорина, и вдруг Таня спросила:

– А почему Белла не забеременела от Печорина? Или у них не было отношений и она оставалась девственницей?

Оля почувствовала, что краснеет, как вареный рак, потому что ее давно мучил вопрос именно на эту ужасную тему. Не маму же спрашивать и не учительницу в школе!

– А как вообще можно узнать, девственница или нет? Как Печорин мог это узнать?

И было им обеим, между прочим, по пятнадцать лет!

Светка Баранова тогда просто рухнула на кровать и стала трястись, как больная. Они с Таней даже испугались.

– Вы что… девочки, миленькие… вы на самом деле не знаете?!

Светка, конечно, знала. И быстренько им объяснила про девственную плеву и прочее. А заодно про то, что беременности можно избежать, причем существуют разные способы. Но как было соотнести это знание с образом лишнего человека в русской литературе?

Почему от юности осталось такое ощущение скудности и неловкости? Ведь все были примерно одинаково одеты, все неважно питались, все жили в коммунальных квартирах?

Все, но не Кира! Любые спортивные тапочки на ее ногах напоминали красивые туфли, а короткая стрижка казалась роскошнее Таниной прекрасной косы. Как ей это удавалось? Даже недавно введенную школьную форму, глухое коричневое платье с черным фартуком, Кира носила не так, как все девочки – она не пришивала белый воротничок и манжеты, а поддевала под платье тоненькую светлую блузку с отложным воротником. Причем каждый день блузка была другого оттенка – то розовая, то кремовая, то совсем белая!

Боже, какая у них была глупая и неудобная форма! Каждый день одно и то же школьное платье, под мышками вечно выступали отвратительные серые полукружья. Но кто мог достать блузку, как у Киры! Уж не говоря про дезодоранты, слова такого не слышали. Правда, вскоре появились в продаже «подмышники» – тканевые прокладки, которые пришивали изнутри на несколько дней, а потом отпарывали и стирали отдельно. Вечная канитель и неудобство!

Все, все было стыдно, неудобно, неловко – пуговицы лифчика, выпирающие на спине из-под любой одежды, длинные зимние рейтузы, пояс с резинками. И этот вечный страх, что чулок расстегнется и начнет сползать на глазах у мальчишек! Хорошо, если другие девочки оказывались рядом и могли загородить спинами. А какое мучение каждый месяц с поисками ваты, с ужасом оттого, что протечет на платье. И еще ужаснее – насмешливый взгляд учителя физкультуры, когда приходилось в эти дни отпрашиваться с урока.