– А ты что, успел заехать за кофе по дороге домой? У тебя еще и память отшибло? В этом доме нет кофе вот уже неделю!

– Могла бы купить.

– Не могла бы. У меня постельный режим. Про это ты тоже забыл?

Дэн любил эти ноги. Да он всю ее любил, целиком. Ее лицо, такое красивое, даже несмотря на отеки из-за беременности: пухлые губы налились еще больше, по-детски аппетитные щечки светились здоровым румянцем, носик привычно заострен и вздернут кверху, длинные ресницы подрагивают, а карие глаза как будто увеличились под воздействием бушующего внутри негодования. Единственное, чего он давно не видел на этом прекрасном лице и по чему действительно скучал, – это ее улыбка. Любуясь ею, он и вообразить сейчас не мог, что несколько часов назад был с другой. Это сон. Дурной сон.

– Тогда пойдем в спальню?

– Придурок. – Надя нервно развернулась и скрылась в детской, громко хлопнув дверью.

4

Вэл проглотил густой комок сигаретного дыма раньше, чем в его сознании начали прорисовываться события вчерашнего вечера.

Привычка закуривать, едва пробудившись, появилась у него сразу по возвращении из армии. Собственно, он около месяца после дембеля больше ничем и не занимался, кроме как лежал и курил. До того дня, пока к нему в комнату не зашла мама – которая все это время терпеливо ждала, пока сын придет в себя, носила ему еду в комнату, как тяжелобольному, укрывала по ночам одеялом его почти двухметровое, тогда еще худощавое тело – и не скомкала последнюю мягкую пачку «Союз— Аполлон» в своей небольшой, но крепкой ладони: «Ты, сынок, конечно, перетрудился знатно, отдавая долг Родине, но таскать деньги из кошелька матери на эту отраву, из-за которой пожелтели все занавески, больше не получится».

Теперь ему почти тридцать шесть, и некогда властная женщина, возглавлявшая в советские времена целый департамент в Министерстве образования, превратилась в мягкую и уютную пожилую даму, согреваемую надеждой дождаться внуков. Она молча заходила в комнату, когда он выходил завтракать, и открывала форточку.

Лидия Васильевна родила первого и единственного ребенка в тридцать пять – довольно поздно для тех времен. Отец Вэла был еще старше, на момент рождения сына ему стукнуло пятьдесят. Мать боготворила мужа, несмотря на разницу в возрасте. Еще бы – когда он ушел к ней от законной жены, ему было сорок, и он был самым прославленным, талантливым, востребованным и харизматичным кинорежиссером тех лет.

Родители Вэла прожили счастливо душа в душу двадцать пять лет – десять лет до его рождения и пятнадцать после, пока их не разлучил сердечный приступ. Но Трофим Ваганов все же успел снять любимую жену в одной из своих картин. Вэл очень гордился ролью матери, сыгравшей молодую миниатюрную брюнетку с огромными глазами. Лидия Васильевна и впрямь сыграла потрясающе для дебютантки без профильного образования.

После смерти любимого мужа (они не только расписались, но и обвенчались в церкви) Лидия Васильевна с небывалой прытью углубилась в работу. Она просто боялась задушить любовью и опекой единственного сына, который как раз вступил в активный пубертатный период, протекающий под девизом «бери от жизни все или умри». Риск не дожить до совершеннолетия был серьезным, поскольку одним из главных увлечений подростка Вэла стали мотоциклы.

Учитывая рискованные мероприятия и лихой образ жизни сына, Лидия Васильевна выдохнула с облегчением, когда Валентина призвали в армию. Ей было одиноко, но до пенсии оставалось еще достаточно времени, чтобы перенести отсутствие сына более или менее безболезненно.

Спустя два года она получила на удивление степенного и сдержанного молодого человека, который вместо того, чтобы возобновить прерванные нежданно-негаданно нагрянувшей службой гулянки с приятелями, буквально сросся с диваном на несколько месяцев, пока не лишился постоянного источника дохода, покрывавшего его основные потребности (пиво и сигареты), в виде потертой серой сумочки, болтающейся на крючке в небольшой обшарпанной прихожей.

Нет, они с мамой не жили в нищете. Напротив, квартира была не особо маленькой и довольно добротной, почти в самом центре города – на Таганке. Но у хозяйки ни разу не возникло мысли что-то поменять и обновить после ухода любимого супруга. Вэла тем более все устраивало: и кружевные занавески на окнах, и клеенчатая скатерть на кухонном столе.

И вот когда занять себя стало решительно нечем, молодой человек задумался о получении высшего образования. Это было лишь вопросом времени, о выборе специальности даже разговора не зашло – все было решено матерью уже давно: сын пойдет по стопам отца, то есть поступит на режиссерский факультет ВГИКа. У Лидии Васильевны на тот момент было достаточно связей и хороших знакомых, чтобы не возникло проблем ни с поступлением, ни со стипендией…

Еще затяжка. Голова готова разорваться на части – это надо же было так надраться! Вэл нащупал свой «Айфон» (разряжен) и совершил немыслимый подвиг: свесился с дивана и стал шарить под ним в поисках зарядки.

Он не помнил, как добрался до дома, и надеялся восстановить события вчерашнего вечера при помощи просмотра последних звонков и сообщений. Иногда это помогало. Но чаще – вызывало бурю безудержного смеха: всегда находились фотографии, сделанные в разгар веселья. Обычно на гогот прибегала испуганная мама, снисходительно улыбалась, покачивая головой, и открывала форточку.

На этот раз никаких свежих уведомлений Вэл не нашел. Как будто его похождения закончились в 22.00. Но такого просто не могло быть.

Пока Вэл вспоминал, куда и с кем направился после завершения официальной части дня рождения шефа, он привычно зашел в чат с пользователем «Сюзанна». Надо же! Даже ей вчера ни слова не черканул. А такое бывало очень редко. «Люблю тебя! Тоскую по тебе!» – это сообщение висело еще с позавчерашнего вечера. Без ответа, как и все предыдущие, одинаковые по смыслу. Вэл прокрутил длинную одностороннюю переписку вверх-вниз и шумно выдохнул. Не блокирует. Но и не отвечает.

Вэл, гонимый то ли силой привычки, то ли собственническим инстинктом, каждый вечер строчил Сюзанне одни и те же слова, осознавая всю степень эгоистичности своих порывов, но успокаивая себя тем, что ее все же согревают эти искренние слова. Он часто думал, что будет, если он встретит другую и увлечется ею. Она затмит Сюзанну. Он был почти уверен, что это случится. И, рисуя в воображении роковой момент, жалел ее, хотя и понимал, что она, с большой долей вероятности, уже сама кого-то встретила. Скорее всего, какого-нибудь посредственного провинциального парня. Никто не затмит харизму Вэла! Он был уверен, что останется в памяти Сюзанны большим, темным, бородатым, нестираемым пятном.

Сюзанна отвечала за связи с общественностью в архангельском филиале телеканала. Когда группа специалистов из Москвы приезжала обучать провинциальных новобранцев, именно она встречала гостей, возила их в ресторан и помогала обустроиться в гостинице. Вэл с досадой отмечал, что в московском офисе таких тактичных и знающих свое дело сотрудниц еще надо поискать. Казалось, на ее хрупких плечах держится все представительство. Руководство же местного телеканала, напротив, было начисто лишено столичного лоска. Вэл смотрел на них удрученно и сомневался бы в развитии местного телеканала, если бы не порхающая и везде успевающая Сюзанна. На протяжении четырех месяцев он то и дело мотался в Архангельск и уже не помнил, когда впервые оказался с ней наедине. Кажется, они сидели в ресторане в ожидании вечно опаздывающего начальства. Сюзанна прочно засела в своем телефоне, ее пальцы скользили по экрану, набирая одно сообщение за другим. По всему было видно, что эта женщина работает, а не коротает время в чатах и соцсетях. В любую свободную минуту она лучезарно улыбалась Вэлу, показывая ровный, но немного выпирающий ряд белых зубов.