Он специально выбирал квартиру: дом на улице Кораблестроителей, двадцать первый этаж, с видом на Финский залив, панорамное остекление – детская мечта мальчика с пыльной, звенящей трамваями сухопутной Лиговки. Остальное он отдал на откуп дизайнера и потом долго удивлялся тому, какими странными путями идет порой развитие дизайнерской мысли. Например, в квартире было много зеркал, в которые нельзя было посмотреться: они висели какими-то прихотливыми фрагментами, то узкими, то пошире, и любовались друг на друга. Павел им не мешал, ему хватало зеркала в ванной, перед которым он брился, и в гардеробной, где одевался, собираясь на работу. Еще, к примеру, в гостиной стояли белые стулья со странно растопыренными ножками, о которые больно ушибались все, кто проходил мимо босиком. Павлу всегда казалось, что стулья нарочно подставляют свои тоненькие стальные ножки и тихо хихикают, слушая комментарии пострадавших. Впрочем, босиком по своей квартире ходил только он сам… ну, и разве что пару раз случайные знакомые. Поэтому большую часть времени пакостливые стулья скучали в одиночестве; Павел периодически собирался их выбросить и купить взамен что-нибудь нормальное, да тут же забывал об этом.

– Была бы жена, она бы позаботилась, – ворчала Вероника Гавриловна, изредка совпадая с Павлом в пространстве и времени (обычно к его позднему приходу все было прибрано, еда приготовлена, а Вероника Гавриловна занималась у себя дома воспитанием мужа и внуков). – В такой квартире одному жить – от скуки помрешь…

– Да когда мне скучать, Вероника Гавриловна? – смеялся Павел. – Я, если не работаю, то сплю, да и то по большей части в гостиницах. Какая жена это потерпит?

– А вот есть у меня одна знакомая, у нее дочка, очень милая девочка, воспитанная… – начинала было Вероника Гавриловна, но, поскольку этот вопрос напрямую к порядку в доме не относился, Павел серьезно заверял сваху, что у него есть любовницы во всех городах, где он часто бывает в командировках, некоторые даже с детьми, и Вероника Гавриловна, поджав губы, замолкала до следующего раза.

Рассмотрев в бинокль два огромных парома (один из Швеции, другой из Эстонии), пришвартованных у морского вокзала, Павел наконец оторвался от окна и вернулся в комнату. Взгляд его упал на небольшую прозрачную коробочку, которую он только что принес и второпях пристроил на журнальный столик. Хмыкнув, Павел подумал, что, пожалуй, это самый удивительный в его жизни подарок: копеечный сувенир, которому предназначена такая… нет, даже не роль, а миссия! Он осторожно взял в руку коробочку и обвел глазами огромную комнату, по которой можно было кататься на велосипеде. Куда бы пристроить эту малявку, чтобы не потерять? Ведь отныне ему надлежало рассматривать подарок как можно чаще и думать о своей, Павла Мордвинова, роли в истории современной России – во всяком случае, именно так час назад сформулировал свои настоятельные пожелания дядя, Павел Владимирович. Ох, и непрост дядя, покрутил головой Павел и пристроил коробочку перед плазменной панелью размером с экран в небольшом кинотеатре. Включит при случае телевизор, а тут, пожалуйста, – дядюшкина памятка. Кто теперь скажет, что он – не почтительный племянник?

Покончив с этим важным делом, Павел, довольный собой и открывшимися перспективами, пританцовывая, отправился на кухню поинтересоваться, чем порадовала его Вероника Гавриловна в смысле ужина. Поесть – и спать, утро вечера мудренее, тем более если с завтрашнего утра предстоит начать новый этап жизни. «Я подумаю об этом завтра», – кажется, так говорила героиня романа, который очень любит его мама.

Сбор труппы в начале нового сезона – это первое сентября для взрослых: шум, суета, поцелуи-расспросы, рассказы «как я провел лето», радость встречи с вынужденными единомышленниками, слегка омраченная близкой перспективой трудовых будней и предчувствием непременных конфликтов. Для актрисы и по совместительству директора театра Светланы Николаевны Тарасовой этот сбор труппы был… дай бог памяти… тридцать девятым по счету, поэтому она сидела с краешка третьего ряда и без особого трепета наблюдала традиционный ритуал. Хотя, пожалуй, нет, на этот раз все было не так, как обычно. Со времени ее разговора с Юлей Вагановой прошло три дня, и понятно, что коллизия со скоропостижным уходом главного режиссера уже перестала быть тайной для большинства коллег. Тем не менее она, встречая прибывающих, по их поведению пыталась догадаться: знают или нет.

Ну, Юлька – понятное дело. Явилась едва ли не раньше ее самой, с большой сумкой, из которой немедленно принялась доставать какие-то листки, книжки и ноты. Значит, готовилась, молодец. Волнуется, вон щеки горят, а сама бледная. Ничего, справится, она, Тарасова, редко ошибается в людях. Вот, кстати, и насчет Витьки Удальцова она всегда что-то подобное предвидела. Молчала, конечно, но знала: выпадет ему шанс – и он пойдет по головам. Юля не такая. Ладно, поживем – увидим…

Про Королевых тоже все понятно. Уж Марианна всегда все узнает первой. И, как всегда, держится королевой. Тарасова хмыкнула, вспомнив, что ее девичья фамилия подходила ей куда меньше. Когда Марианна Червякова вышла замуж за только что приехавшего в Надеждинск выпускника юридического института, тощего очкарика и зазнайку Олежку Королева, все просто встало на свои места. Олежка с тех пор потолстел и стал невероятно важным – он теперь большой человек во всех отношениях. Сашка у них – красавица невероятная, только какая-то… Тарасова покрутила головой, подбирая точное определение. Нечеткая, будто портрет размытыми красками нарисован. И касается это не внешности, а характера. Но если Александра пошла в мать с отцом, то она еще себя покажет, непременно покажет, тогда только держись. А Петька – славный парень, жаль только, что зацепился за театр. Не место ему тут. Прилип к Татьяне, как муха к варенью. Ну да ничего, учится, растет… глядишь, и перебесится. Интересно, кстати, а Татьяна придет? Или ее наши дела уже не касаются? Должна прийти, заявления-то она не подавала…

Тарасова вскочила и пошла навстречу двум старикам, которые показались в дверях. Невысокая полноватая женщина с собранными в узел седыми волосами бережно поддерживала своего спутника под локоть, потому что он ступал нетвердо и тяжело опирался на трость. Но делала она это так, восхитилась Тарасова, будто сама опиралась на его руку.

– Антонина Ивановна, Василий Ильич, вы, как всегда, в первых рядах!

– А как же? Старая гвардия никогда не подводит! – отрапортовал Василий Ильич. – Светочка, детка, ты, как всегда, ослепительна!

– Василий! – с напускной строгостью проговорила Антонина Ивановна. – Только из дома – и сразу девчонкам глазки строить?! Я этого не потерплю!

Довольный собой, Василий Ильич чмокнул Светлану в щеку и бодро направился к первому ряду, постукивая палочкой.

– Тонечка Ивановна, как он? – шепотом спросила Тарасова.

– Да ничего, держится, – тоже шепотом ответила Антонина Ивановна. – Летом в жару тяжело было, а сейчас терпимо. А как стали про начало сезона говорить, и вовсе раздухарился. Орел! – она с улыбкой оглянулась на мужа, который теперь отпускал комплименты Юле.

– А вы про наши новости знаете? – заторопилась Тарасова. – Про Витю?