Обнаружив пропажу брата, Морай рассердился. Теперь ему было ясно: скоро придётся иметь дело с дядей Кассатом, его сувереном, и двумя драконами Астралингов. Поэтому он пошёл к Скаре — не как к своему давнему соседу, а как к дракону, с которым он хотел заключить лётный брак.

В этот день вся Бреза замерла. Мало кто желал марготу успеха. Но, ко всеобщему ужасу, Морай выехал из пещеры на холке Скары — и дракон, будто получив от всадника жизненных сил, тут же взмыл в небо на продырявленных крыльях.

Морай сидел у него в основании шеи, пятками упираясь в шипы верхней части его груди, и руки его были крепко намотаны на драконью гриву. Он мигом постиг всю тонкость лётного брака: куда он смотрел, туда Скара и летел. Куда он хотел, туда Скара и палил. Они понимали друг друга без слов и даже без мыслей. Обмен импульсами желаний происходил мгновенно, и в небе они становились нераздельным целым. Таково было древнее искусство лёта: истинный потомок Кантагара мог постичь его настолько, чтобы в действительности породниться с пламенным зверем душой и разумом.

Драконы не понимали слов — но понимали намерения. Малейшая оскорбительная мысль в голове — и доа мог оказаться в зубах собственного лётного супруга. Дракона нельзя было сделать безопасным — выдрессировать или вырастить рядом с юным лордом. С ним можно было лишь заключить союз, коий неспроста равняли с брачным, поскольку это было взрослое, судьбоносное и сложное решение, которое мало кого оставляло в живых.

Доа должен был быть храбр, но не дерзок; хитёр, но не намерен добиваться результата уловками; спокоен, но не скрытен. Словом, это всегда был человек особого склада, серьёзной подготовки и несравненного везения, буквально герой из легенд.

И таким героем оказался маргот.

Отпраздновав свой полёт пожаром в собственном городе, Морай пошёл отмечать это контрабандным бренди. Теперь всякий понимал, какого наездника Скара ждал столько лет. Такого же жестокого, непредсказуемого и бесстыжего.

Но таков, во многом, стал теперь и народ Долины Смерти. Безбашенные головорезы пили за здоровье маргота, и Брезар шумел всю следующую неделю. В иные времена радостная весть разлетелась бы по всей Рэйке, знаменуя пополнение в рядах доа. Однако теперь радости не последовало.

Людей стало много, они роптали на своих господ. В остальной части королевства было неспокойно. То в одном марлордстве, то в другом вспыхивали восстания против местной знати.

— Мы для ваших драконьих дуэлей — лишь сухая солома под ногами! — кричали они. — Вы сражаетесь — мы горим! Вы побеждаете — мы проигрываем!

Иные находили подкрепление своим словам в Писании. И говорилось там, что люди — возлюбленные дети Троих, и нет иных существ, которым позволено охотиться на человека, как на зверя.

Сложные времена начались для драконьих правителей. Всякий огненный зверь с лёгкостью спалил бы толпу мятежных простолюдин, но сами лорды всё ещё были людьми. И далеко не всегда им удавалось избежать расправы — подловленными на охоте, в поездке, на празднике.

То ли дело — Бреза! Честных людей в ней осталось настолько мало, что они не знали даже, сколько богов в Триаде, а Схаалом считали самого Скару. В долине бурлили не восстания, а кровожадные стычки криминальных авторитетов. Вопрос человеколюбия не вставал здесь даже у слезливых вдов.

У Морая появлялись странные поклонники, что прибывали ко двору. Одним из таких был глухой на одно ухо шут Гугу. Разбойники маргота даже на порог его пускать не собирались, но Морай неожиданно заинтересовался странным гостем и сказал, что примет его.

Гугу в потрёпанном шутовском колпаке, который носил, не снимая, вместе со вшами, пал ниц перед юным марготом и протянул ему странный бесформенный кусок металла, замотанный в платок.

— Прекрасный маргот, владыка порока и ненависти! — проблеял шут. И разбойники Морая засмеялись, звеня, как сбруей, своими ножами и кинжалами. — Прими этот дар себе — проклятая сталь!

Глаза Морая загорелись. Проклятая сталь была редкостью в бывшей Рэйке. Её можно было найти на местах битв с участием драконов. Пламя огненных хищников превращало рыцарские доспехи в месиво вместе с их плотью; если пропорция стали к останкам была довольна велика, из получившегося слитка можно было заново что-нибудь выковать. Такое оружие, по слухам, обладало душами убитых людей. Оттого оно было опасно даже для собственного владельца.

Церковь давно уже запретила само использование клинков из проклятой стали. Местный жрец попытался сказать Мораю об этом, но тот велел бросить его в темницу.

— Прекрасный дар, Гугу! — заключил Морай. — За это станешь ты городским канцлером и будешь ведать над законами — всяко лучше, чем нынешние идиоты!

Так Гугу превратил брезарский муниципалитет в богадельню, а Морай обзавёлся особым мечом с волнистым лезвием. Такие на западе называли фламбергами.

«Но своё имя он получит только в бою», — сразу решил молодой маргот.

Мораю исполнилось восемнадцать, и он в кои-то веки задумался о перспективах своей семейной жизни и статуса своего рода среди прочих.

Хвойная тисовая ветвь и три красных ягоды служили гербом Тарцевалей. Изображали его так: три красных точки на растительном узоре мятного цвета. Этот знак делал Тарцевалей правителями Брезы, сплошь засаженной тисами. Но Мораю он стал казаться скучным. И впоследствии он велел сменить городские штандарты на свой личный герб.

Впрочем, не гербом единым ковалось величие семьи. Настоящему лорду требовалась жена, чтобы произвести детей. И не какая-нибудь, а достаточно знатная, чтобы укрепить его положение.

Поэтому одним дождливым днём Морай сел в гриву Скары и направил его в предгорья, в торговый город Арракис на тёплой половине Альтары. Там он приземлился прямо перед дворцом марпринца — Скабиозой — ничуть не смутившись тому, что из-за него в городе была поднята тревога.

Передние лапы Скары придавили ирисы, что цвели под стенами дворца. Дракон шумно вздохнул — и все охотничьи соколы скабиозского птичника рванулись кто куда.

— Доброго утра, Ваше Высочество, — Морай ловко соскочил на мощёный серым камнем двор и поклонился марпринцу Кассату. — Я прибыл на своём драконе в Скабиозу, чтобы показать вам, как густа кровь доа в моих жилах. Я хотел бы просить руки вашей дочери и моей кузины; правнучка Рыжей Моргемоны, она, несомненно, подарила бы мне детей, которые тоже смогли бы оседлать драконов.

— Это утро было добрым до вашего визита, племянник, — отвечал ему степенный Кассат. Он вышел вперёд, не боясь ни вздорного вассала, ни его дракона. — Моя дочь Ланита уже обещана вашему брату, Врангу, который из вашего семейства был единственным, кто выказал