Какое-то время мы сидели в тишине.

– Вам нужна еще какая-нибудь информация? – спросил он.

– Кто познакомил ее с Карвером?

– Боюсь, я ее никогда не видел.

– Ее?

– Его, их, не знаю.

– Может, ваша жена знает?

– Алекса – больной человек. Не надо ее тревожить.

– Ясно. Почему же вы решили действовать именно сейчас?

Он изогнул бровь.

– Изабель отсутствует уже месяц.

– Верно подмечено. – На его скулах заиграли желваки. – Должен признаться, что я сейчас нахожусь между двух огней, Уэйтс. Алекса тоже страдает депрессией. Уже какое-то время между нами… все сложно. Изабель пропала в разгар наших семейных неурядиц.

– Как мне с вами связаться?

Он протянул мне визитку с рельефной печатью. Я провел пальцами по выпуклым буквам.

– Звоните по этому номеру в любое время дня и ночи.

– Спасибо за коньяк. Буду держать вас в курсе.

Когда я уходил, он все так же сидел на диване – усталый и поникший.

«Рубик» был одним из тех огромных заведений, которые к вечеру превращаются в ночные клубы. На пике своей популярности он не уступал «Гасиенде»[5]. В «Рубике» давали концерты лучшие постпанк-группы. Но те времена давно прошли. Он располагался близ Динсгейт-Локс, у канала, пересекающего весь город. Собственно пивной зал освещала лишь красноватая подсветка, прямой свет не попадал сюда даже днем. Зал, один из крупнейших в стране, вмещал несколько тысяч посетителей.

На остальных трех этажах располагались четыре бара.

Вот уже три недели я следил за одним из барменов, амбалистым типом с модной небритостью. Он всегда держался настороже и внимательно поглядывал вокруг, особенно по пятницам, когда передавал курьерам Зейна Карвера большие суммы денег – выручку от продажи наркотиков. По моим наблюдениям, партии товара доставляли сюда, а затем бармен распределял их по другим ночным клубам района.

Схема была четко отлажена.

Ширанутых проще всего спрятать в пьяной толпе. Зейн Карвер был как бы ни при чем – весь риск брал на себя бармен. У него было целое меню клубных наркотиков под соответствующими номерами. «Тройка» – кокаин, «пятерка» – экстази, «одиннадцать» – кетамины. Посетитель показывал соответствующее количество пальцев и получал требуемое без упоминания наркотика.

Секрет успеха Карвера заключался в том, что он действовал как экономический преступник, а не как уличный барыга. Он лишь отдавал распоряжения другим: в такой-то день доставить товар, а в такой-то – собрать деньги. Его знакомство с Изабель Росситер представляло любопытное исключение из правил.

Сегодня был расчетный день.

Из-за встречи с Дэвидом Росситером я пришел слишком поздно и передачу денег не застал. Но правила игры изменились. Теперь я имел право на прямой контакт.

Определить девушку-курьера не составило труда. Она выделялась на фоне остальных посетителей у стойки бара, а заказала, как обычно, тройную порцию водки. Черные леггинсы, короткие черные сапожки, ослепительная улыбка, ярко-розовая помада. Длинные каштановые волосы. Винтажная замшевая куртка, возможно старше своей хозяйки. Девушке было чуть больше двадцати. Она служила хрестоматийной иллюстрацией выражения «прятаться у всех на виду».

Когда я опрокинул ее бокал, она восприняла это спокойно. Только сердито хлопнула накрашенными ресницами, густыми, как хвоя араукарии. Заказала бармену новую порцию и снова приняла равнодушно-отстраненный вид – умение, которое наверняка входило в перечень ее должностных обязанностей.

– Виноват.

– Да ладно, забудь, – ответила она.

– Ты ведь Кэт?

Она на мгновение замешкалась, потом повернулась ко мне.

– Кажется, мы виделись на вечеринке у Зейна…

– Неужели, – сказала она без вопросительной интонации.

– Ну, мельком.

Вообще-то, я раз или два видел, как она разговаривала с Карвером, но лично не был знаком ни с ним, ни с ней. Как ее зовут, мне сказали унылые дурнушки, тусовавшиеся у стен. Они говорили о ней как о знаменитости.

«Это Кэт. Одна из его любимиц».

Сначала, мол, она тоже стояла у стены, была простой тусовщицей и никого тут не знала, но постепенно пробилась в круг избранных. Дурнушки наивно полагали, что дело было в ее упорстве, а им самим нужно поактивнее себя вести, и тогда они добьются того же, чего добилась она. Те, что поумнее, вовремя понимали, что им ничего не светит.

Бармен зыркнул на меня и принес новую порцию водки. Он мне кого-то напоминал. Кажется, я его где-то видел… Интересно, узнал ли он меня? Кэтрин взяла бокал, сразу как-то успокоилась и повернулась ко мне с очаровательной, приветливой улыбкой, совсем непохожей на недавнюю – ослепительную, но деланую. Кэтрин, как великая актриса, вживалась в каждую роль настолько, что игра казалась убедительной. А когда в ходе разговора амплуа менялось, собеседник ничего не замечал.

– Да, – сказала она. – Теперь я тебя вспомнила.

– Я угощаю.

– Прежде чем искать удобный повод угощать девушку, лучше узнай, не пьет ли она за счет заведения, а не проливай ее коктейль, – бросила она, отходя от стойки.

– Без этого ты не стала бы со мной разговаривать, – сказал я вслед.

Кэтрин обернулась:

– Может, и стала бы. Фингал у тебя классный. Лицо сразу запоминается.

– Ладно, как только этот пройдет, заработаю новый.

– Ага. Скажи-ка мне, э-э…

– Эйдан.

– Эйдан. – Она перестала улыбаться. – Тебе нужны неприятности?

Я не ответил.

– Ты их нарочно ищешь? – Она покосилась на бармена, потом перевела взгляд на меня.

Бармен наблюдал за нами, сложив руки на груди, широкой, как бочка.

– Нет, – сказал я. – Нет, что ты.

– Тогда я дам тебе совет. – Она подошла ко мне ближе. – Иди домой, пока не обзавелся еще одним фингалом.

– Сама же говоришь, что с фингалом лицо лучше запоминается.

Она снова поглядела на бармена.

– Это не всегда хорошо, детка.

– Прости, что побеспокоил.

Бармен утратил к нам интерес и начал обслуживать каких-то девушек. Кэтрин отпила большой глоток водки, поставила бокал на стойку. Незаметно сунула под него какую-то карточку.

– Угостишь меня как-нибудь в другой раз… – Она снова улыбнулась притворной улыбкой, в которой все же мелькнуло какое-то искреннее чувство.