ты отпускал добычу на свободу, но так как мы дружили, он ничего не говорил. Кстати, я никогда не могла определиться, чью сторону принять: твою или папину.

Все случилось до первых снегов. Среди охотников гулял слух — легкий, словно горсточка пороха. Отец примчался домой за биноклем.

— Кто-то видел, что над островом кружит очень редкий орел.

Казалось, даже папа никогда не видел такой необычной хищной птицы. Ты пошел за орлом. А я — за тобой. С северо-востока дул сильный ветер. Погода портилась. Звуки в округе преображались. Над островом зависло гулкое эхо. Начиналась вторая замедленная жизнь.

Я тут же заметила, что в тебе что-то переменилось. С блокнотом в руках ты бросился на запад.

— Подожди!

Я могла сколько угодно кричать — ты меня не слышал. Не в состоянии догнать, я сильно отстала. Ты резко остановился в самой высокой точке острова, осмотрел горизонт, кроны деревьев, облака — и бросился в лес.

— Вернись!

Я торопилась, старалась не потерять тебя из виду. Ты, словно молния, пересек лес. Остановившись у холма, спускающегося к пляжу, ты присел в высокой траве, дождался меня и приказал тоже пригнуться.

— Быстрее, поторопись! Ложись!

Выдохшись после долгого бега, я рухнула рядом. Прижав голову к сложенным рукам, пыталась перевести дух. Наши локти и ступни едва соприкасались, но я чувствовала лишь пробирающий до костей жар. Твое прерывистое дыхание отзывалось у меня в животе. Вокруг простиралось поле, которое мой отец бросил несколько лет назад. Во все концы: валуны, густые рощи, малиновые кусты, старые пни, поросшие молодняком.

— Идеальное место, чтобы выждать.

Ты был в этом уверен. И мы принялись ждать — долго, повернувшись лицом к небу, рукой заслоняясь от яркого солнца. Впереди — одно лишь ожидание. Ты ни разу не отвел взгляда. Солнце начало садиться. Я хотела есть, стало холодно. Но я не жаловалась, хотя ты видел, что мне непросто. Тогда ты придвинулся ближе и потер мои руки, чтобы согреть.

— Не сдавайся. Он прилетит. Я чувствую.

Ты медленно поднял на меня глаза — расчетливое восхождение взгляда. Тот самый момент, когда хищник осознает свою силу, а жертва — слабость. Слишком поздно. Я уже сдалась. Ровно в ту минуту, когда ты приблизил свое лицо к моему, мы услышали пронзительный крик. В мгновение ока ты целиком и полностью отвлекся и прошептал:

— Это он. Я знал.

Великолепный орел появился в небе. Я никогда не видела, чтобы над островом летали такие огромные птицы.

— Это беркут, — добавил ты и тут же потерял дар речи.

Что король орлов забыл на острове? За какой дичью он гнался? Из нашего укрытия ты мгновенно сфотографировал птицу и записал ее название в блокноте. Даже на такой высоте беркут казался гигантским. Крылья рассекали воздух, словно длинные пилы. Он кружился над полем широкими сжимающимися кругами, а мы лежали в траве, затаив дыхание.

Я подумала: на что мы похожи оттуда, сверху? Заметил ли он нас? Какое животное мы ему напоминаем? И мне стало страшно. Из-за беркута. Вдруг я почувствовала себя в опасности. Через несколько минут птица сменила траекторию полета. Я инстинктивно втянула голову в плечи. Беркут спустился чуть ниже, круги сжимались все быстрее и быстрее — ровно над нашими головами. А затем в мгновение ока он расправил крылья и ринулся на нас на поразительной скорости. В ужасе я прижалась к тебе, но ты сухо оттолкнул меня. Я закрыла глаза, приготовившись к впивающимся в кожу когтям, но первым завопил именно ты. От боли. Пронзительный долгий вопль показался мне вечностью. Открыв глаза, я увидела, что ты стоишь. Беркут находился примерно в четырех метрах от нас, а в его когтях, изо всех сил стремясь убежать, бился заяц. Одним прыжком ты подскочил к орлу, вопя и размахивая руками. Птица посмотрела на тебя, взмахнула крыльями и отлетела назад. Она пристально изучала тебя глазами, которые были явно больше твоих. Время замерло: долгие секунды вы смотрели друг на друга. Затем беркут отпустил зайца и тяжело взлетел. Твой крик по-прежнему эхом отдавался в ушах.

Ты поспешил к зайцу. Тот в ужасе не двигался с места. Ты встал на колени и взял его в руки. Беркут повредил ему шкурку и, наверное, переломал кости. Твои ладони обагрились кровью. С мгновение я не знала, чья она. Заяц еще дышал, но явно мучился.

— Он не выживет. — Ты повторял эти слова без конца.

Я подошла вплотную, но ты снова оттолкнул меня, хотя я всего лишь хотела взять тебя за руку. Резким движением ты свернул зайцу шею, чтобы избавить от страданий. Увидев такую жестокость, я замерла на месте — я никогда не видела, чтобы ты убивал в мгновение ока. Слезы ручьем лились по щекам.

— Эжен…

Но ты витал где-то далеко. Не оборачиваясь, встал и пошел домой, сжимая в руках заячьи уши — тельце зверька качалось в такт твоим шагам.

Несколько дней спустя я заметила, что ты разгуливаешь с заячьей лапкой, совсем крошечной, прикрепленной к брелоку. Ты то и дело к ней прикасался с задумчивым видом. Что стало с остальной тушкой? Я так и не осмелилась задать тебе этот вопрос. Съел ли ты зайца?

С того дня ты отдалился. Твои глаза превратились в две пули. Можно было подумать, у тебя внутри засохла ветка. Ты гулял по таким заброшенным и извилистым тропинкам, что никто не мог за тобой последовать.

В тот день я позволила тебе уйти. Я спустилась с холма, чтобы добраться до края острова, в то место, которое остальные обычно избегают, — к клифу. На острых, словно ножи, скользких скалах, покрытых глиной, я долго смотрела на бурную реку. В ней поместилось все море целиком. На горизонте ни корабля. Надо быть безумцем, чтобы отважиться выйти в плавание. Такой ветер что угодно обдерет порывами. Брызги исхлестали мое лицо. Но я держалась, как маяк. В сумерках я смотрела на небо. От беркута не осталось и следа. Длинные облака проплывали на огромной скорости.

На острове бывают дни, когда ветер бушует. Он часами воет в ярости. Хлещет тела. Выворачивает самые глубинные воды. Даже корабли иногда накрывает волной.