class="p1">Я видел, что дальше оставаться бесполезно, и вышел из комнаты. Тут я вновь столкнулся с взволнованным камердинером.

— Послушайте, — сказал я, — мистер Лоусон полагает, что я должен уехать, но я хочу остаться. Сообщите ему, если спросит, о моем уезде. И, ради Бога, держите его в кровати.

Слуга пообещал, и я увидел некоторое облегчение на его лице.

Я пошел в библиотеку, вспомнив слова Джобсона о Книге Царств. Вскоре я нашел Библию и это самое место в ней. Там перечислялись грехи Соломона — я пробежал это без всяких эмоций. Начал перечитывать и зацепился за слова: «И стал Соломон служить Аштарот, богине сидонской…»[14] Больше ничего. Очень похоже на ключ шифра. В уме пронеслось всё, что я слышал или читал о таинственном культе, совратившем Израиль с пути истинного. Я видел обожженную землю, на которой люди клялись служить Иегове. И я видел так же, как их глаза оборачиваются к одиноко стоящим рощам, башням и статуям, скрывающим злую и неизведанную тайну. Я видел суровых пророков, бичующих отступников прутами, народ, кающийся перед Богом, но снова отступающий от веры в жажде запретных радостей. Аштарот была древней восточной богиней. Возможно ли, чтобы во всей семитской крови, передаваемой через многие поколения, не осталось смутной тяги к этому? Я подумал о дедушке с глухой улочки Брайтона и обо всех тех, кто обращают взоры к небу.

Я сидел и размышлял. Взгляд мой упал на непостижимых каменных птиц, знакомых с тайнами радости и ужаса. А эта алебастровая луна! Какой-нибудь темный священник носил ее на лбу, поклоняясь, подобно Ахабу[15], «воинству Небесному». И мне стало страшно. Я, прозаичный современный христианский джентльмен, принимающий другие религии, соприкоснулся с древней греховной тайной, намного старее, чем символ веры христианства. В моем сердце возникло что-то вроде отвращения, или опасения, а вернее — жуткого беспокойства. Роща Аштарот представилась мне чем-то ужасным. Какая трагедия повисла в воздухе? Какую тайну скрывали сумерки?

Приближалось полнолуние, время экстаза и жертвоприношений.

Я не знаю, как прошел этот вечер. Есть не хотелось, в библиотеку, где я сидел и курил до одури, мне принесли котлету. Часы шли, и вместе с ними росло мое мужественное решение быть где-то неподалеку от моего старого друга. Вмешаться в неведомое я не мог. Я решил не ложиться и наблюдать. Приняв ванну, облачился во фланелевую пижаму и шлепанцы и занял позицию в углу библиотеки у окна так, что мне были бы слышны шаги Лоусона.

В ожидании меня сморил сон. Когда я проснулся, луна стояла высоко в небе — час был поздний. Я напряженно вслушивался в тишину, и наконец, раздались звуки шагов, приближающихся к библиотеке. По счастью, я не включал освещение. Когда Лоусон вошел, я спрятался в темном углу.

Он был все в том же халате и двигался стремительно и тихо, словно в трансе. Я видел, как он взял алебастровую луну и положил ее в карман. Халат, как я заметил, был его единственной одеждой. Потом он прошел мимо меня к окну, открыл его и вышел наружу. Бессознательно я последовал за ним, отшвырнув мешавшие мне шлепанцы. Лоусон, странный и нелепый, быстро бежал по лугу к роще. Я остановился, боясь быть замеченным. Пришлось лечь на землю и передвигаться ползком по влажной траве — лужайка оказалась намного шире, чем я предполагал, а мой возраст — намного больше… Я оказался в смешном положении преследователя оленя, тогда как выслеживал обычного лунатика. Наконец я достиг рощи. Мир был так тих, что, казалось, я производил много шума. Помню, послышался шелест в воздухе, и я увидел зеленых голубей, кружащихся в кронах деревьев.

Никаких следов Лоусона. В роще вся моя уверенность исчезла. Я видел сквозь тонкие стволы деревьев башенку; всё было тихо, как в могиле, если бы не шелест крыльев над головой. Ко мне вернулось невыносимое ощущение ожидания чего-то — как прошлой ночью. Нервы были напряжены до предела, но не было чувства опасности и страха, только испуг. Я предстал пред «воинством Небесным», но не был суровым израильским пророком, противостоящим ему.

Возможно, я долго пролежал в этом странном месте. Мои глаза глядели на золотое навершие башни, освещенное луной. Помню, что голова была легкой и пустой, душа стала словно бестелесной и оставила внизу бренную оболочку. Но самым любопытным было притяжение башни, мягкое и доброжелательное, но достаточно слабое — тогда как другая сила тянула меня обратно. Я мечтал подвинуться ближе, но не смог преодолеть ни дюйма. Я не мог разрушить некое заклятие. И я не был напуган. Звезды влияли на меня, и разум дремал. Я не отводил глаз от башни — и, думаю, не смог бы отвести, даже если бы захотел.

Тогда внезапно из тени появился Лоусон. Он был совершенно наг, только алебастровый полумесяц светился на лбу. Что-то блестело у него в руке.

Лоусон бегал вокруг башни, напевая и воздевая руки к небесам. Иногда его песнопения переходили в пронзительные крики разнузданной вакханки. Я не мог разобрать слов, но звуки говорили сами за себя. Лоусон находился в каком-то адском экстазе. Бегая, он размахивал перед грудью правой рукой — я увидел, что в ней был нож.

Мне сделалось плохо — не от ужаса, а от простого физического отвращения: Лоусон наносил себе ножом порезы. Мне хотелось выбежать и остановить его, но вместе с тем хотелось оказаться отсюда за сто миль. В результате я остался на месте. Возможно, это было осознанным решением, но, быть может, просто ноги меня не слушались.

Движения танца становились все более быстрыми и резкими. Я видел, как кровь сочилась из тела Лоусона, видел его ужасное бледное лицо над порезанной грудью. И вдруг ужас оставил меня: моя голова закружилась, и через пару секунд я словно оказался в новом мире. Странные ощущения проникли в мое сердце. Мне казалось, я вижу землю, населенную существами — ни людьми, ни божествами, а чем-то бóльшим и очень желанным. Спокойный лик Природы избороздили морщины дикого знания. Я увидел мир, словно нарисованный кистью мечты, и нашел его прекрасным. Нож и кровь не казались больше жестокостью. Это была изысканная тайна поклонения, подобная утренней песне птиц. Не известно, как семиты соблюдали культ Аштарот, но, вероятно, более страстно и экстатично, чем я думал. Я видел только сладкую простоту Природы, и загадки страсти и ужаса отошли в сторону, подобно кошмарам ребенка в объятиях матери. Мои ноги обрели способность двигаться, и я сделал пару шагов из сумрака