И тут все закончилось. С криком петуха вернулись земные звуки. Я стоял дрожащий и ошеломленный, а Лоусон двигался ко мне. Инерция вынесла его к краю рощи, и он упал в обморок, выйдя из тени.

Здравый смысл вернулся ко мне вместе с физической силой. Я взвалил моего друга на спину и потащил к дому. Единственное, чего я теперь боялся — так это того, что я перестал бояться. Я слишком приблизился к «мерзости сидонской».

В дверях дома меня встретил напуганный камердинер. Вполне возможно, что он видел подобное и прежде.

— Ваш хозяин болен лунатизмом и упал, — заявил я. — Мы должны сейчас же уложить его в кровать.

Мы промыли раны, пока он лежал в глубоком оцепенении, и я прикрыл его одеждами. Единственная опасность была в его истощении, так как раны оказались неглубокими и не нанесли вреда артериям. Сон и отдых пойдут на пользу этому сильному мужчине. Я уходил — и вдруг Лоусон забормотал. Он не видел меня. Его лицо утратило странность и стало похожим на лицо моего старого друга. Тут я внезапно вспомнил об испытанном средстве — мы всегда брали его с собой в экспедицию — пилюли, изготовленные по старинному португальскому рецепту. Одна помогает от лихорадки. Две — если вы лежите раненым в чаще и вам надо забыться на несколько часов, пока подоспеет помощь. Три — приносят безболезненную смерть. Я сходил в мою комнату и принес маленькую коробочку. Лоусон проглотил две пилюли и устало откинулся на подушки. Я велел камердинеру не будить его и отправился поесть.

4

Впереди было дело, не терпящее отлагательств. В семь часов Джобсон, за которым послали, ждал меня в библиотеке. В его суровом лице я увидел, что нашел правильную замену пророка.

— Вы оказались правы, — сказал я. — Я прочел 11-ю главу Книги Царств и провел такую ночь, что ни приведи Господи!

— Я знау, что будет так, — ответил он. — Я пр’шел через это.

— Роща? — спросил я.

— Да, оноу, — подтвердил он.

Я хотел выяснить, как много он знает.

— Семейство мистера Лоусона из Шотландии?

— Да, как я п’нимаю, они шотлоундского п’бережья, — ответил он, но по его глазам было видно, что он понял подтекст.

— Мистер Лоусон мой старинный друг, — продолжал я, — и я собираюсь предпринять меры для его излечения. Я беру ответственность за все, что буду делать. Потом я все объясню вашему хозяину. Сейчас же я нуждаюсь в вашей помощи. Не откажете мне? Пусть это звучит безумно — но вы разумный человек и сможете принять это. Впрочем, смотрите сами.

Джобсон глядел мне прямо в лицо.

— Н’сомневайтесь во мне, — сказал он, — здесь творится мерзость, и я, по мере сил, хочу уничтожить ее. Он был хорошим хозяином, я же — верующий христианин. Так что г’ворите, сиа.

Ничто не сотрясло воздух. Я нашел моего пророка Илию.

— Мне нужны люди, — сказал я, — и как можно больше.

Джобсон задумался.

— Ни одних кафров п’близости неу. Но на табачной ферме работают ок’ло тридцати белых. Они помоугут, если вы компенсируете им з’траты.

— Хорошо, — ответил я, — тогда мы прибегнем к единственной инструкции, годной в нашем случае. Мы последуем примеру царя Иосии.

Я открыл 23-ю главу Четвертой Книги Царств[16] и прочел: «И высоты, которые пред Иерусалимом, направо от Масличной горы, которые устроил Соломон, царь Израилев, Аштарот, мерзости Сидонской, и Хамосу, мерзости Моавитской, и Милхому, мерзости Аммонитской, осквернил царь; и изломал статуи, и срубил дубравы, и наполнил место их костями человеческими. Также и жертвенник, который в Вефиле, высоту, устроенную Иеровоамом, сыном Наватовым, который ввел Израиля в грех, — также и жертвенник тот и высоту он разрушил, и сжег сию высоту, стер в прах, и сжег дубраву».

Джобсон кивнул.

— П’требуется динамит. Он иесть оу меня н’складе. Я пойдоу звать п’рней.

Девять молодых крепких мужчин собрались у дома Джобсона и смиренно выслушали инструктаж всевластного управляющего. По моему распоряжению они принесли дробовики, лопаты и топоры, привели волов — один вез в тачке катушку с бечевкой.

В прозрачном безветренном утреннем воздухе посреди зеленых лугов губительная роща выглядела изящно и невинно. Меня пронзила острая боль сожаления — и если бы я прибыл сюда один, возможно, я бы и отступил. Но люди были здесь, и суровый Джобсон ждал моих распоряжений. Я поднял ружье и распределил загонщиков по краю рощи, наказав, что каждый голубь должен быть застрелен.

Их была небольшая стайка, и мы сразу же убили пятнадцать. Бедные птицы пытались упорхнуть к другой роще, но были остановлены выстрелами — еще семеро. Четверо расстреляны в кронах деревьев, и последнего убил я самолично. Через полчаса груда зеленых телец валялась на траве.

Тогда мы пошли рубить деревья. Тонкие стволы не составляли труда для хорошего дровосека и один за другим рухнули наземь.

Тем временем со мной начало происходить нечто странное. Мне почудилось, будто кто-то умолял меня сжалиться. Я слышал прекрасный нежный голос, эфемерный и отдаленный, проникающий в душу, не принадлежащий живому существу, а невидимой бестелесной женщине, старинной госпоже этой рощи. Сколько горя было в нем, сколько очарования! А она принесла в этот мир только добро и совершенство, и вот теперь я уничтожаю ее последний приют…

Но сильнее всего было то, что голос казался бездомным. Когда лезвия топоров вспыхнули на солнце, лес словно похудел, и нежный дух умолял о милосердии и краткой отсрочке. Он, казалось, говорил о столетних долгих скитаниях в безжалостном и грубом мире и о последнем найденном своем прибежище. В нем не было ничего страшного, ничего греховного. Все, что для семитов было злой тайной, для меня, белого человека, оказалось утонченно-красивым и изысканным. Джобсон и остальные не слышали голос, только я, чувствующий прекрасное, улавливал безнадежную грусть его. Вселявшее в Лоусона страсть, во мне только сжимало сердце. Это было трудно вынести. Когда деревья рухнули и рабочие отерли пот со лба, я ощутил себя убийцей невинных детей и добродетельных жен. Слезы катились по моим щекам. Не раз я собирался отменить работу, но лицо Джобсона, сурового пророка Илии, удерживало меня. Теперь я верил в силу пророков и знал, почему люди иногда закидывали их камнями.

Последнее дерево упало. Одинокая башенка, лишившись защиты, стояла обесчещенной святыней. Я услышал голос Джобсона: «Т’перь мы должны взорвать ийо. Заложим под нийо с ч’тырех сторон д’намит. Вы нехорошо выглядите, сиа. Пойдите, присядьте на возвышении».

Я поднялся на склон и прилег. Я видел, как рабочие разбежались, и понял, что взрывные работы начались.