Бородка рванул было к ломику, и тут я удачно подловил момент: пнул красавчика прямо в репу, тот покатился по асфальту да так и остался лежать — только постанывал.

Опять через громкоговоритель завопил Уильямс:

— Частин, это еще что за хренотень, к чертовой матери?!

Распахнулась дверь первого корпуса, и оттуда, схватившись за кобуру, выскочили Фэрбенкс с прыщавым юнцом. За ними бежали еще двое надсмотрщиков.

Я схватил ключи от «эксплорера», швырнул их через забор, и они затерялись в бурьяне. Прыгнув в лимузин, я скомандовал:

— Ходу!

Взревел двигатель, и мы, не дожидаясь, пока конвойные нас нагонят, вихрем смылись с парковки. Промчались по двухрядной дороге, свернули за поворот, миновали стройные ряды сосновых посадок. Впереди на многие мили расстилались сушь да степь. Чип отодвинул заслонку и спросил:

— Что там случилось?

— А черт его разберет.

На самом деле я слукавил — просто боялся взглянуть правде в глаза. А правда состояла в том, что на меня «наехал» покойник.

Чип мчал на восток, в сторону Таллахасси. Я то и дело оборачивался, высматривая слежку, — все чисто, «хвоста» нет.

Мы влились в густой поток транспорта, я вскрыл конверт и развернул письмо от Барбары. На бумаге стоял штемпель «Альбери-Бич-клаб», небольшого гостиничного комплекса на одном из Багамских островов, Харбор-Айленде. Это было первое место, куда мы с Барбарой выехали вдвоем. Мечта, а не отдых. С тех пор наведывались сюда еще несколько раз и уже считали его «своим». Расписалась моя любовь на целых три страницы, внизу стояла дата: среда, седьмое августа — то есть позавчера. Вот они, ее старательные каракули, почерк прилежной школьницы. Барбара росла в Англии, у них там все немного отличается, в том числе и правописание — непременно нужно ставить черточку поперек семерок и Z. Сразу видна рука англичанки.

«Дорогой Зак,

— начиналось письмо. —

Прости, что сама тебя не встретила, как-то все разом навалилось. Я наняла крайне неудачного фотографа. Так вот, пришлось уволить его и самой срочно лететь сюда, на Харбор-Айленд. У нас съемки для январского выпуска, так что завалить их никак нельзя — кровь из носу, а сделай. Ты меня простишь?»

Ну конечно, любимая. Этой женщине я готов простить что угодно — она не оставила меня в самую трудную минуту, когда остальные отвернулись. Она любила меня в такие времена, когда — пусть и не по моей юле — жизнь моя яйца выеденного не стоила. Разумеется, мне было бы приятнее, если бы сейчас, в лимузине, рядом сидела она. Мы распили бы бутылочку «Шрамсберга» девяносто восьмого года, которую она припасла в честь моего возвращения. Но по большому счету: что здесь прощать? Я ее люблю, она меня любит — разве можно еще чего-то желать?

Она мне названивала с острова, хотела предупредить, что планы изменились, да со связью вышли какие-то неполадки. Обычная ситуация. Уж если не телефон, так электричество вырубят. Эх, будни островка-невелички. Один общий знакомый помог найти водителя, который взялся сгонять в Западную Виргинию и довезти меня до места. Барбара будет ждать на Харбор-Айленд. В Форт-Лодердейле я переночую, а на следующий день вылечу из Орландо — удалось забронировать коммерческий рейс. Барбара сняла для меня номер в «Лос-Альтос инн», очаровательном отеле на пересечении всех морских путей.

«Ближайший чартер вылетает в субботу днем, раньше ничего не нашлось. Спешу тебя порадовать: полетишь с Чарли Каллаханом. В три часа он с нетерпением ждет тебя на аэродроме. Даже пригрозил переименовать свою фирму в „Зак авиа“. Это в честь тебя, улавливаешь? Ты, наверное, покатываешься со смеху».

Ну, не в прямом, конечно, смысле, но да. Так и думал, что Чарли какую-нибудь хохму отчудит.

«Поселимся в „Альбери-Бич“ — я уже все устроила. Помнишь наш домик на холме с изгородью, увитой диким виноградом? В спальне без тебя сиротливо и кровать слишком широкая. Лежу под сеткой от комаров и представляю, как было бы здорово… Хотя ладно, мало ли о чем я тут мечтаю. Одно скажу: ты — главное действующее лицо. Знаешь, а кроватка у нас очень даже ничего. Ты прилетай поскорее. Целую…»

Я сложил письмо, сунул в конверт. Достал стопку сотенных купюр, пересчитал: двадцать. И еще здесь лежал клочок бумаги, на котором Барбара торопливо нацарапала:

«С водителем я расплатилась. Довезет тебя до самого аэропорта. А деньги — прах; трать, не жалей».

Тут меня неприятно кольнуло — пожалуй, впервые за долгие месяцы. Что написать в графе «профессия», если придется заполнить анкету или декларацию? Пока что я, выходит, жиголо. Сунув деньги в карман джинсов, я откинулся на пышном диване и попытался загнать хандру куда подальше.

Был у нас в Бейпойнте специальный психолог для у́рок, который помогал справиться с трудными моментами. В принципе форсированный курс «адаптационной подготовки заключенных», этакий цикл личных встреч и душещипательных бесед, был рассчитан как раз на то, чтобы искоренить у заключенного подобные комплексы и научить нас, как не потеряться, вновь оказавшись во внешней среде. Пожалуй, зря я забил на его сеансы — может, и вышло бы что путное. Просто, помню, пришел я к нашему психотерапевту, и этот зеленый мальчик — дай Бог, полгода, как из колледжа, — принялся грузить меня умными понятиями. Искренне желая своему подопечному добра, он пытался взрастить у меня «чувство собственного достоинства», помочь обрести «жизненные принципы, личные цели и убеждения» и привить «уважение к моральным ценностям». Иначе говоря, читай по губам: «Зак, ты паршивец и поступил паршиво, но если пообещаешь стать хорошим человеком и вести себя как следует, то не пожалеешь. Жизнь — такая клевая штука». А поскольку я исповедовал старейшую зэковскую истину: «я невиновен» (что действительно было так), — то решил не строить из себя лицемера и, пару минут послушав детский лепет нашего «мудрилы», попрощался и вышел. Только меня там и видели.

Эх, вот бы его сюда — мне эмоциональная поддержка ой как не помешала бы, будь я стократ неповинен в инциденте, стоившем мне двух лет жизни. Правосудие вынесло свой вердикт. Значит, так тому и быть. Захари Тейлор Частин попал в черные списки, срок ему пришили белыми нитками, и приговор обжалованию не подлежит. Я бывший зэк, без денег, без работы и перспектив на ближайшее будущее. Да и, пожалуй, не только на ближайшее. Хоть садись на тротуар да милостыню проси.

Что это на меня нашло, в конце-то концов! Качу себе в лимузине на Багамы, где меня ждет женщина, любимая и любящая, да еще в кармане — два косаря. Нет уж, воистину пора менять установки: жизнь — клевая штука…

Через час Чип опустил ширму из оргстекла, отделяющую его от салона, и сообщил, что пора заправиться. Притормозил у магазинчика «7—11». Народу тут было тьма-тьмущая, так что пришлось занять очередь и подождать. Во Флориду отовсюду стекались отдыхающие: здесь стояли машины с номерами самых разных штатов, с закрепленными на крышах шезлонгами и велосипедами. Тут были и работяги в пикапах со стремянками и козлами для пилки дров в кузовах, и пожилые пары на стареньких «крайслерах». Старики, выйдя из машины, тряпочкой смахивали налипших на лобовое стекло жучков и никак не могли разобраться, «куда, черт побери, совать этот новомодный пистолет». Но вот подошла и наша очередь. Чип залил в лимузин двадцать четыре галлона и направился в уборную. Я вылез из машины и потянулся.