Грезы слали розы дали,

Осыпали путь цветами

Расцветали сами, звали

Звали нежными устами…

Даль молчала. Грудь сжимало.

Лил я слезы: – гибли грезы!

Волновало… больно стало

Вяли розы, спали грозы…

Надломила жизни сила|

Вечно в горе, о просторе

Грудь грустила. Победило

Сердце горе, горя – море…

«Я схоронил немало дивных снов…»

Я схоронил немало дивных снов,

В груди рожденных на мгновенья;

Я сбросил им губительный покров

Могильной тишины – забвенья.

Средь многих ярких снов моей души

Ты загорелася виденьем,

И в скорбном сумраке, в больной тиши

Отдался я немым мученьям.

Из слез моих кристально-чистых слез,

Рожденных ночью и мечтами,

В душе моей незримо, нежно взрос

Мираж, – обманными лучами.

«За окном моей души…»

За окном моей души,

Из ночи, из мглы глуши,

Смотрит жизни глаз немой

И блуждает, как больной.

Я открытым взором вмиг

Оглядел кошмарный лик…

И навеки чужд и сир,

Я вошел пугливо в мир.

Я без Бога, без любви…

Жизнь, зови меня, зови!

Зова, крика в мрак иль в свет..

Все молчит. Призыва нет.

В дождевую бурю

Злится, злится день ненастный –

Вестник осени холодной,

Разгулялся ветер властный

По воздушной бездне водной.

Тучи небо затемнили,

Разразились, – не уплыли…

Лес отдался ветра силе, –

Взволновался в водной пыли.

Ветер вольный в высях вьется,

Воет, свищет над землею,

С темной тучей обовьется

И несется с грозной мглою…

…Я один в тоске глубокой.

Мысли скорбной чередою,

Путь сомнений – путь жестокий

Совершают над мечтою.

Над мечтой души поэта,

И заманчивой, и ложной;

Звуки песен греза эта

Родила в груди тревожной.

Я мечтал о светлой доле

Беспечальной, вольной, чистой,

О великой, честной роле

И о славе, – в жизни мглистой.

Юность, юность подарила

Мне мечту о яркой дали…

Жизнь могила – все зарыла!

Сердце плачется в печали…

Цепью долга я прикован.

И, как, все – я раб желаний.

В жизни я разочарован

И устал от проклинаний…

Так я думал одинокий.

Мысли скорбной чередою

Совершали путь жестокий

Над разбитою мечтою.

Злится, злится день ненастный

Вестник осени холодной.

Разгулялся ветер властный

По воздушной бездне водной.

В саду

Склонившися над розой,

Глядя на лепестки,

Я грезил чудной грезой,

Забывшись от тоски.

Осенним ароматом

Весь сад благоухал

И вестником крылатым

Там ветерок порхал.

Деревья шелестели,

Роняя скорбно лист.

И краски неба рдели.

Закат был так лучист!..

Вот скрылося светило

И скрылись облака.

В лазури засветила

Звезда издалека.

Поток игривой грезы

Блуждал незримо там…

Ронял я нежно слезы,

Слагая гимн мечтам.

И грудь дрожала в звуках

И грезой вдохновлен, –

В сердечных дивных муках,

Я был перерожден.

И просветленным взором

Свою судьбу прочел,

Й с горечью, с укором

В судьбе своей нашел

Мой яд, мою отраву, –

Нашел в мечте своей;

В мечте достигнуть славу

В сердцах глухих людей.

Песенцы*

(1917)

Ивану Александровичу

Рязановскому

посвящает автор.

«В потемках томится, блуждает…»

В потемках томится, блуждает,

Творится при таинстве снов,

В безвестных путях отражает

Пучин непроходное дно.

Вбирает из чаши наследной

Волшебно-завещанный сок.

И радость рожденья победно

Встает в очертании слов.

Искрятся сознанья зарницы

И рушится трепетный плен,

В рожденном живут вереницы

Убитых забвеньем колен.

С.-П.-бург.

1 апрель 1916 год.

Песенцы

Чай-чин-юн – желтолицый китаец

«Песенцы» мне свои напевал,

«Песенцами» он песенки звал.

И мечтою в Чифу улетая,

Тонким голосом долго слова

Он тянул, как ночная сова.

И глаза в узких щелях блистали, –

Взгляд их дико тоскливый скучал,

Душу песен я в них замечал.

С Чай-чин-юном навеки расстались:

На чужбине в тоске он зачах,

«Песенцы» что читал я в очах, –

Хай-шин-вэй вспоминая, слагаю.

С.-П.-бург

1915 год.

Хай-шин-вэй – китайское название города Владивостока. В буквальном смысле значит: Великий град трепангов.

В курильне

Зорко и пристально взглядом стеклянным

Смотрит курильщик на шкуру тигрицы –

Некогда хищного зверя Амура.

Чтобы отдаться объятиям пьяным,

Женщина с юношей ею прикрылись.

Смотрит курильщик, как движется шкура.

Странны, познавшему опия сладость,

Страсти животные к женщинам низким,

Страсти мрачащие души немудрых.

Тихо в курильне и душно от чада,

Редко шипение лампы при вспышке,

Вздохи… чуть слышится шепот под шкурой.

Тени и блики на желтых циновках.

Дым поднимается темным туманом.

Курят в молчании желтые люди.

Мак, точно маг-чаротворец багровый,

Явь затемняет обманом дурмана,

Чадные грезы тревожит