Душа моя – свиток старинный, –

Медленно миги его открывают;

Жутко взглянуть – увидать.

Смутно трепещет, туманится

Лик мой – лампадка – в живых очертаньях

Вечных бессмертных могил.

Тени ушедших взгнездилися

В свиток. Исчерченный знаками былей, –

В свиток чужой и родной.

С.-П.-бург

1916 г. Апрель.

Черный дом*

Черный дом

Камни Дома черны, черны.

Дом – громадный гроб.

На горах у моря Черный Дом.

В этом Доме много комнат –

Там все мертво, мертво!

Душно, жутко там…

Ночью бродит кто-то.

Кто-то плачет ночью.

Кто? – не знают.

Кто услышит плач печальный, –

Тот забудет смех, улыбку;

Будет вечно одиноким.

Не найдет – умрет он страшной смертью.

Он войдет в бессмертный круг: –

Станет вечным черным камнем Дома.

Усть-Нарова (Гунгенбург)

11 сентябрь, 1916 год.

Бледный

Море… Бледный бродит ночью.

Волны плещутся у ног.

Бледный плачет. Ищет что-то.

Вдруг смеется. Вдруг кричит.

Смотрит… Видит… – Что? Песок?

Нет, – вокруг тоска, тоска!

Лик ее мелькает всюду: –

Странный, бледный, точно лунный.

Взор ее блуждает:

Сиротливый взор, пытливый

И печальный, и печальный!

Бледный плачет безысходно.

В лоно – к волнам клонит

Жутко! – Жалко жизни!

Смутно мысли меркнут – В сон!

Усть-Нарова

Сентябрь 1916 год.

Бал в черном доме

Бледнозеленые, в траурном скрытые,

       пляшут в потемках.

 Зубы сверкают!.. Блестки в глазах!..

Пляшут без шума в смерть-тишине.

  Только горбатый, изредка вскрикнет:

        – «Ворон ворвется!»

        «Гроб оборвется!»

Гроб над горбатым,

 как колыбель,

  мерно качается.

Бледно-зеленые кружатся, кружатся…

 Гроб обегают, –

  гроб их пугает.

Душно…

 Угарно…

  Угарно…

   Угарно!!!

Ветер горячий от пар пробегающих…

Скоро воскреснет Солнце над Домом:

  В щели вбираются черные нити, –

   Ночь собирается,

    прячется,

     корчится в Доме громадном.

Бледно-зеленые силятся слиться с ночью угарной.

  Ворон ворвался.

   Гроб оборвался.

Горбатый врывается в землю – делать весну.

 Скоро фиалки,

   С улыбкой лиловой,

    Зажмурясь игриво,

     Потянутся к Солнцу.

Усть-Нарова

Октябрь 1916

Дар мака

Таял воск. Огни струились ввысь.

Купол мглу стерег, сбирал оттенки.

Тени, блики обегали стенки.

На кресте дрожал в ознобе сыч.

Я лежал. Качалась колыбель.

Кто-то мысль баюкал монотонно.

Ветра жуткий шум носился сонно.

Где-то с ржавым скрипом билась дверь.

Тихо грызла мышь ребро в боку: –

Там, где сердце смутно трепетало.

Капли крови крыли покрывало.

Я влагал в размер стиха мечту.

Жизнь по каплям убегала прочь.

Я лежал с закрытыми глазами, –

Все лицо укутав волосами, –

Сжав рукой сухой раскрытый рот.

Без конца качалась колыбель.

Все влекло в страну забвенья. –

Воск слезами капал на каменья.

Мышь в груди прогрызла к сердцу щель.

С.-П-бург

22 ноябрь 1915 г.

Сумерки

Сумерки тьмятся – темницы.

Тени крадутся гробами.

Кто-то хромой и горбатый

В сумерках томных томится.

С.-П.-бург.

1916 г. Январь.

Ночью

Я взглянул в окно – увидеть мглу.

Ночь сочилась черным, жутким сном.

Точно кто-то лил и лил смолу

И смола стекала за окном.

С.-П.-бург.

1916 г., 31 январь.

«В какую глубь сошли желаний трепетные сети?…»

В какую глубь сошли желаний трепетные сети?

Куда скользят забытых звуков вереницы?

Когда-то грудь дрожала жадно

И сердце ждало восхождений.

Но тщетно рвались миги огневые

К ночам неведомых пустынь…

Поблек кровавый диск.

На желтых ступенях дробится

  тусклый блик случайного луча.

Ах! Тень сотрет, смешает светлые узоры

И ночь совьет кошмарный плен.

Финляндия, Вильманстранд.

Воен. лагерь, 7 июль 1916 г.

Черный хрусталь*

Белая земля

Эпитафия самому себе

Есть Белая Земля, –

  Земля для бледных душ.

  Там саванная скорбь.

  Там траурная тишь.

Окаменелая весна

  Стоит на той Земле.

  Печать ее недвижна

  На черных лепестках.

Лишь черные цветы

  Однажды расцвели,

  Как каменные сны,

  На саванной земле.

Бесшумно только души

  Порхают в белизне.

  Движенье – суета

  Земли иной – угарно-черной –

  Проклятье бледных душ.

С.-П.-бург.

1 мая 1917 год.

У гроба

(Отрывок)

Один глаз приоткрытый –

С разлившимся зрачком;

Другой задернут веком

И сдавлен пятаком.

Высокий нос с горбинкой,

С заостренным концом.

Задернут лоб открытый

Бумажным ободком.

За рамкой губ засохших

Концы зубов белеют…

. . . . . . . . . .

Мой лик

Я люблю Четверг

И люблю я сумерки.

Я в томленьи смутном

Ожидаю Марта.

В монастыре

В темное одетые,

Молчаливые стоят.

Тайною задетые,

Тайну трепетно таят.

  Ночь бежит туманная

  И скользит за нею день…

  Тайна долгожданная,

  Сердце тихое задень!

Москва, Страстной монастырь.

1915 год.

В вечерний час

Сумерки шепчут устами