когтями проникла в отверстие пули — плечо. Раздирая плоть, она добиралась до самой кости и с нечеловеческим стремлением пыталась уцепиться, вырвать её из тела. Коленные суставы дробились частыми и порывистыми ударами, глухой стук от которых так эффективно вызывает мурашки по коже, изо рта вскоре хлынула кровь, дыхания недоставало. Сквозь темноту он видел, как разлетаются по ангару куски красного мяса, когда-то бывшего его телом; он видел, как руку его унес один из ходячих — прямо на пропитание своей драгоценной матки; он видел, как его обглоданную и оборванную кость швырнули в непонятном направлении; он видел… но почему? Хотя он не отдавал себе отчета в том, за сколько времени его разодрали в клочья. Часы, минуты, века? Впрочем, это было неважно. Он хотел закрыть глаза, но не мог. Хотел перестать слышать, но всё же слышал. И где-то там, сверху, на него всё так же смотрел его убийца — один из тех, кого он оставил в живых.

С самого низа пропасти до Уильяма доносился лишь ужасающий его сознание крик. Так не мог кричать человек, но всё же он кричал, и крики той агонии сливались с хрипами заражённых, десятки которых забредали в этот склад ради поживы. В молчании он снял с плеча свою винтовку. Тяжёлое снайперское ружьё ловко скользило в кожаных перчатках, и уже через несколько секунд тепловизор был направлен прямо на сердце Смита. Странно, но именно в моменты тяжёлых решений меньшее, чего хотел Уилл, — это думать. Хотел забыться в своём опиуме и отдать монетку первому встречному — плевать на то, что выпадет, даже если странный символ капитала страны зависнет в воздухе — это всё равно будет выбор.

«Но избегает проблем только трус, — подумал наёмник. — А я стою здесь — я не трус. И я не боюсь этого решения… Не боюсь…»

Его разум вновь вернулся на это маленькое поле боя, а глаз вновь смотрел в прицел: по щекам бывшего убийцы текли слёзы. Лежа там, на полу, он в безмолвном обращении умолял закончить это. Умолял воздать ему по заслугам. Но он был убийцей. Куда более страшным, чем все те, о которых писали в книгах ужасов, и Уилл это знал. Знал, что в тот момент, когда его отец с застывшим навечно выражением лица рухнул на пол, тот убийца лишь смеялся. Знал, что все те люди, которые жили в городе и бункере, погибли по его вине. Мужчины и женщины, дети и старики, люди разной расы и религиозных убеждений — все. Но вот он — корчился от боли и желал смерти самому себе, хотя выбирать было не ему — это должен был быть поступок Хантера. И он, Хантер, знал, что уже давно осуществил свою месть — оставалось решить лишь один насущный вопрос.

— Нет, — прошептал себе он. — Не дам тебе даже и шанса на то, чтобы прожить на день дольше.

Выстрел. Эхо. Шум листвы. «Моя месть свершилась», — мысль никак не шла из головы мужчины, но он, парадоксально, и не хотел осознавать её. Словно в стазисе, она зависла где-то в его подкорке и медленно разъедала все существующие идеи. Там, стоя над пропастью, ему понадобился не один десяток минут, чтобы понять, что эта месть, как и любая другая, в конце концов, не принесёт счастья. Покой — да, но не счастье. От смерти никогда не бывает легче. И потом, когда пройдет этот покой, останется лишь пустота. Казалось, он уже достаточно стар и умён, чтобы понимать это, но нет. К тому же до покоя, до боли, которая приносит месть, человеком овладевает чувство, которое всегда забывают упомянуть моралисты, боясь самого себя, — удовлетворение. В те секунды, в том месте и в то время его, того самого удовлетворения, было предостаточно.

Секунду за секундой он пытался привести себя в норму, спускаясь по ступеням, но его дыхание оставалось всё таким же тяжёлым, а изо рта издавался хрип. Через несколько минут на наёмника вдруг обрушился приступ кашля. Сильный и неконтролируемый, он забивал собою все лёгкие и не давал даже возможности вздохнуть. Он отлично знал, что это означало, а поэтому остановился, чтобы откашляться — по одетой в перчатку без пальцев ладони медленно растекалась кровь. Скривив верхнюю губу и сморщив нос, он глядел на стекающее по его ладони алое пятно. В его голове вновь пронеслась печальная мысль о том, что, сколько ни бегай, от судьбы убежать не получится, и, рано или поздно, она достигнет своей цели. Запустив руку в карман бронежилета, он достал оттуда маленький пластиковый коробок — специально собранная для него военными аптечка. В прорезях, надписи на которых давно стёрлись, лежали таблетки — абсолютно одинаковые белые пилюли, которые так часто выручали человечество. Он знал, что именно принимать и в каких дозах — почти машинально его рука опускалась в аптечку: «Этих — две, этих — одну, две…» — думал себе Хантер, глотая лекарство. Какое-то мерзкое и знакомое ощущение проносилось по его горлу вместе с таблетками, задевало нутро и заставляло тело дёрнуться от мурашек — таким было по ощущениям спасение.

Прошло несколько секунд. Звуки вновь вернулись, а в сознании снова поплыли мимолётные идеи. Сердце опять билось ровно, а голова мыслила холодно, и это не могло не радовать. Словно ничего и не было, Уильям из Джонсборо водрузил кепку себе на голову и накинул бандану. Настало утро. Стаи проснулись от своего мнимого сна и вновь начали рыскать в поисках незаражённых людей. Впереди его ждала очень долгая дорога в Оклахому — к очередному заказу, от которого он, как обычно, просто не имел права отказаться.

Глава 2. Хэнни

Старый и ржавый тёмно-коричневый джип притормозил у очередного дорожного знака: «Гайон». Только подъезжая к этому месту, к разобранным до основания жилым домам (целые из которых были идеально сохранены и закрыты на амбарные, без преувеличения, замки), к барам и кучам полусгнивших трупов, Уильям «Из Джонсборо» Хантер понял, что у него возникнут проблемы. Увы, но с падением всепоглощающих экономик, правил и кодексов человек всё ещё оставался человеком и пытался поживиться даже там, где не следовало бы. Многие люди оседали прямиком на местах своей удачи, а у рек и переправ добыча для беспринципного рейдера была просто гарантированной. В итоге единственные дороги, мосты