— Это моя работа.

— Это моя работа, — пискливо передразнил он. — Можно ведь работать и развиваться одновременно.

— Опять, — обреченно вздохнула она, предчувствуя, что сейчас ее начнут песочить. — Ты не оригинален, каждый раз мне говоришь одно и то же.

— А толку-то! — горячо воскликнул он. — Для себя, что ли, я это говорю! Когда же ты поймешь, что с твоими способностями пора уже перерасти эту хренотень. Для начинающей журналистки интервью со звездой — редкая удача, для журналистки с двухлетним стажем сидеть на этом сиднем — просто регресс! Нужно же профессионально расти! — Он обвел руками широкий круг, показывая возможные перспективы ее профессионального роста.

— А главному редактору мне что сказать? Прости, Борисыч, но, кажется, я уже переросла свой «звездный отдел», дай-ка мне настоящую работу? Да он мне тут же на дверь укажет и будет прав!

— Не делай из меня идиота, можно писать параллельно. А все твои отговорки — просто лень и нежелание хоть чуть-чуть пошевелить мозгами.

— Важно не о чем писать, а как писать! Впрочем, ладно, — махнула она рукой, понимая, что он прав. Удивительно, но Бунин знал ее лучше ее самой. — Будем и дальше обсуждать мое профессиональное падение?

— Думаю, не стоит. — Он подошел к ней и, наклонившись, коснулся губами родинки на шее. — Я все сказал.

— Бунин, как ты мне надоел, — прошептала она.

— Так вот. — Бунин затянулся и выпустил колечки серого дыма. Это был его коронный трюк: когда колечек набиралось достаточно, чтобы подтвердить его виртуозность, он складывал губы трубочкой и выпускал оставшийся дым тонкой и сильной струйкой, аккурат пронзая парящие в воздухе кольца. — Продолжая прерванный разговор, я все-таки настаиваю, чтобы ты начала свой профессиональный рост.

— Ты прямо как отец родной! — буркнула Алена и, взяв у него сигарету, тоже затянулась. Ей было хорошо и удивительно легко на душе. Как всегда, пока Бунин еще лежал рядом. Потом он уйдет, и она снова почувствует себя обманутой пастушкой, которую бросили в стогу сена после бурной оргии. Но это все потом, а пока ей очень даже неплохо. Эти последние полчаса их свиданий она любила больше всего — время, когда можно поговорить по душам. А разговаривать с Костей было не менее приятно, чем заниматься любовью.

Но только не сегодня, потому что сегодня он был настроен на бесконечное брюзжание:

— Тебе нужно растить имя…

— Бунин, Бунин… Мне бы такую фамилию. С такой фамилией я бы горы свернула.

— И не надейся, — усмехнулся он.

— Зануда. Успокойся, я тебе в жены не набиваюсь.

— Хотелось бы верить, — проворчал он и рывком вскочил с кровати, но неожиданно замер, так и не успев до конца выпрямиться: — Хотя… ты ведь очень выгодная невеста: одна только трехкомнатная квартира чего стоит.

— Меркантильная скотина, — беззлобно ругнулась Алена.

— А вот и нет. — Он натянул черную водолазку и, взяв в руку джинсы, легкомысленно помахал ими в воздухе. — И работа у тебя престижная — со звездами общаешься.

— Надоело бегать по чужим гримеркам. — Она потянулась под простыней.

— Заведи свою.

— Иди ты к черту! — Алена накрылась с головой, чтобы не видеть, как он выходит из спальни. — Кстати, а почему ты никогда не остаешься на ночь? Поздно же, ушел бы утром…

— Я привык спать в своей постели.

Сквозь простыню она увидела его силуэт, склонившийся над ней, ощутила его теплое дыхание и нежное прикосновение губ через белый шелк. Сейчас она готова была полюбить его всем сердцем, хотя именно в эту минуту дрожала от ненависти.

— Пока, — шепнул он, и Алена услышала сначала его быстрые удаляющиеся шаги, потом хлопок входной двери.

Она зажмурилась, чувствуя, как к горлу подступает одиночество.

Чтобы не разрыдаться и окончательно не потерять к себе уважение, нужно что-то делать. Нужно занять свое внимание, чтобы не думать о том, какая же она дура! Алена откинула с лица простыню, спустила руку на пол и пошарила по ковру. Найдя пульт, быстро включила телевизор. Темный доселе экран вспыхнул яркими красками и заговорил. Заговорил голосом Ляльки: «В таких случаях обычные прокладки мне не помогали. А «Тендер» спас мои белые брюки и мою любовь. Теперь и всегда только «Тендер». Я выбираю и вам советую!»

— Ах ты, боже мой! — вырвалось у Алены. Она быстро переключила канал, чувствуя неловкость за свою слабость. Но она не могла видеть Ляльку на экране, зная, что ее уже нет в живых. «Должно быть, Генка вообще телевизор не включает. Бедная Лялька!»

На другом канале шли новости. Строгий голос вещал об очередных шагах недавно избранного премьера. Алена в экономике (а именно в этой области топтался новый премьер) ничего не понимала. «А что, если написать… — отстранение подумала она, — …написать об обратной стороне популярности. Ведь всеобщая известность не всегда так приятна, как ее представляют! Например, Лялька, в которую каждый норовил плюнуть! Да и не только Лялька. На почве своих переживаний она нашла общий язык с Ингой, которая тоже снялась в рекламе «Тендер».

То есть история Ляльки довольно типична для девушек, рекламирующих подобную продукцию. Конечно, нельзя делать выводы на основе всего двух примеров, но Алена чувствовала, что она права. Нужно копнуть эту тему, тем более что о ней еще никто толком не писал. Стоит выяснить, на какой студии снимали ролики для «Тендер», постараться узнать телефоны других девушек-актрис, поговорить с ними. Кто-нибудь да согласится на интервью. Пускай даже не интервью, пускай просто очерк — все равно интересно. Алена ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев, так всегда бывало, когда она предвкушала интересную работу. Бывало раньше, теперь случалось все реже и реже, за последние полгода практически в первый раз.

Итак, девушка решается сняться в рекламе гигиенических средств. Что ее на это толкает? Денежные проблемы, как Ляльку, или желание быстрой славы, или еще что-то, пока неизвестное, — у каждой своя история. Первые две причины лежат на поверхности, они слишком очевидны. Итак, она решается… А дальше попадает в мир кино, где есть режиссер, камера, костюмер, гример. Это интересно, это захватывает, и близость всенародной славы тешит ее самолюбие, придает уверенность в себе. Ей уже слышится собственный голос, растиражированный по десяткам телешоу и сотням страниц модных журналов: «Однажды я поняла, что проснулась знаменитой!»

И вот уже она — известная, богатая — выходит из замечательного «Порше» цвета «валентино», кутаясь в норковую шубку. А впереди мерцают огнями не то Канны, не то Лос-Анджелес, в общем, неважно, огни какого-то города там мерцают, главное, что вокруг вспышки фотокамер, назойливые папарацци, восхищенные взгляды поклонников, завистливые вздохи недругов… Но… мечты остаются мечтами.

На самом деле девушку ожидает другое — общество, кажущееся раскованным и морально расслабленным, вдруг консолидируется в своем доисторическом гневе, направленном против бесстыдников, вытаскивающих на свет самое сокровенное. И на кого оно обрушивается со всей своей ханжеской злобой? Разумеется, на ту негодяйку, которая на всю страну вещает о своих проблемных днях, вводя всех в краску стыда. Краснеют домохозяйки, словно их уличили в грехопадении, краснеют старцы, которые наконец догадались, почему всю жизнь три дня в месяц жена отказывалась от интимной близости, краснеют все без исключения. И только эта дрянь на телеэкране, гордая своей смелостью, остается спокойной и раскованной. А если «эта дрянь» еще и в одном с вами доме живет, кому же, как не ей, высказать свое негодование по поводу безобразия на экране? Она же близка и доступна для простых граждан, в отличие от заказчиков, сценаристов, режиссеров, операторов и прочих участников съемочной группы, о которых нормальный обыватель, незнакомый с процессом кинопроизводства, вообще не подозревает.