обязательной подсвеченной шкалой настройки и рогатыми антеннами, торчащими кверху. И, наконец, неоднозначную картину дополнял большой матерчатый проекционный экран, растянутый вдоль одной из стен. Сейчас на нем демонстрировались какие-то нейтральные переливы всех цветов радуги.

Сам Маэстро был одет в атласный халат и сидел сейчас, глубоко откинувшись в кресле, и закинув ногу на ногу. В руке хозяина отсвечивал льдом бокал с красным напитком.

Резидент никак не мог отделаться от ощущения, что попал в какую-то ретро-оперетку провинциального театра.

«И с этим человеком мне предстоит вести дела?» — мелькнуло у него. — «Впрочем, выбора нет…».

— Я могу продекларировать, что мы конкретно предлагаем, — сказал Резидент вслух, стараясь не встречаться с хозяином, сидевшим напротив него, прямым взглядом.

— Извините, высшей силы ради, — перебил его Маэстро. — Я запамятовал, как вас зовут?

— Егор Алексеевич, — напомнил Резидент и, не сдержавшись, нервно прикоснулся к своим аккуратно подстриженным усикам.

— Я, — Маэстро показал на себя большим пальцем руки. — Лаптев Фёдор Степанович, хотя вы и так знаете. Вы же наверняка изучили моё досье, как пить дать.

— Прекрасно, Фёдор Степанович…

— Нет, нет, погоди… Ты меня называй Маэстро. И только так. А я тебя — Егор.

— Х-хорошо, — с запинкой и некоторым недоумением кивнул Резидент. Такая манера общения сбивала с толка.

— Я и так знаю, что вы предложите, — сообщил Лаптев, — Продать то, что мне дорого, как исконно русскому человеку. Что впитано с воздухом здешним, с трелями птиц, с водой колодезной, чистой.

«Это просто маска, — сказал себе Резидент. — Не поддавайся на провокации. Это же клоунада. Не может человек с таким реальным мировоззрением иметь власть над столькими людьми в 2074 году. Это немыслимо!».

— Я ценю ваши художественные сравнения, — осторожно заметил Егор Алексеевич. — Но я прибыл сюда по исключительно практическому делу, которое не имеет ничего общего с куплей-продажей, уверяю вас.

— Как же, рассказывай тут мне, — покачал головой Маэстро. — Я редко когда ошибаюсь. Вернее — не ошибаюсь никогда. Знаешь почему? Потому что любая моя ошибка — и мне каюк. Вот такие укроп и петрушка.

— Давайте я объясню подробнее, — Резидент внутренне поморщился от досады, но терпеливо продолжил. — Ваши силы, а мы очень уважаем вашу организацию, пока слишком разрознены. Я ни в коем случае не хочу принизить ваши достижения, поверьте! Но ведь это данность. Да, под вашим началом собрано много людей. Но они плохо управляемы. Одна территория только чего стоит! Сейчас вам, без средств всеобщей коммуникации, трудно координировать все действия отдельных групп. Тем более, среди рекрутов нет нужного единства. В сложные времена трудно консолидировать людей вокруг одной идеи, каждый будет придерживаться своей выгоды. А мы заинтересованы в партнере, который преследует конкретные государственные интересы.

— Если интересы государственные, — заметил Маэстро. — То как они могут пересекаться с интересами тех, кого ты, Егор, представляешь?

— Это не столь важно. Мы уважаем ваше самоопределение, и не претендуем ни на какие политические дивиденды. Нас интересует не власть, а сотрудничество. Мы предлагаем, своего рода, инвестиции. Обмен торговыми и экономическими связями — что в этом предосудительного? Причем, взаимовыгодный обмен, я подчеркиваю! Я и пришел к вам именно сейчас, потому что мы видим в вас потенциал. Когда вы станете сильными, вы сами сможете выбирать свой дальнейший путь, но чтобы это свершилось, что бы вам хватило этих самых сил на первом этапе, мы и предлагаем свою помощь.

— А вы настолько сильны уже сейчас, что можете вот так, походя, судить о силе остальных? Забавно.

— Ни в коем случае. Я не в этом смысле. Это ведь только фигура речи. Мы позиционируем эту сделку, как соглашение равноправных партнеров.

— Смешно излагаешь, — Маэстро пригубил из бокала. — Но ведь это ты ко мне пришел, а не я к тебе. Ты знаешь, как расшифровывается наша аббревиатура?

— Что за вопрос? Разумеется, — и резидент отчеканил расшифровку.

— Вот. Именно. Мы — свободные граждане, улавливаешь?

— Никто не посягает на вашу свободу, возможно, вы меня не совсем правильно понимаете.

— Свобода бывает разная, это понятие больше метафизическое, нежели прикладное. Хочешь, я сей миг скажу, о чем ты сейчас думаешь? Я ведь вас, политиков, как облупленных знаю. А думаешь ты сейчас вот о чём, может быть, плюнуть, развернуться и уйти? Что серьёзного может сделать этот человек в халате и с кучкой фанатиков? Если уж мы свой заговор на уровне высших руководителей провернуть не сумели, то уж с низов такую махину перевернуть и вовсе не удастся. Угадал? Ты, поди-ка, и сам в заговоре-то участие принимал, что-то мне твоя физиономия подозрительно знакомая. Ускользнул, поди, в последний момент, как остальные крысы с корабля? То-то! А знаешь, почему ты сейчас не уходишь? Да потому что сомнения у тебя остаются, да и удивление тоже, ведь кое-чего я уже добился, хотя по всем законам и предпосылкам добиться этого никак не мог, а ты, надо же, это своими глазами наблюдаешь. Да и хозяин тебе не позволяет уйти. Что ты ему в таком случае скажешь?

— Маэстро, я…

— Знаешь что, Егор, не мне тебе, политику, объяснять, что проигрыш заложен в недооценке соперника. Вот когда сумеете со своей шайкой-лейкой меня адекватно оценить, вот тогда и милости просим к нашему шалашу, так своему начальству и передай… Василий, включи-ка пока нам кино…

— Будет сделано, — отозвался невидимый Василий, и проекционный экран пошел пестрыми полосами.

— Пусть наш гость отдохнёт немного с дороги, — добавил Маэстро, нажимая на рычажки, вмонтированные в старинное кресло, чтобы развернуть его к экрану.

На проекции тем временем появился вид какой-то научной лаборатории. В центре, на высоком массивном столе, покоилась большая стеклолитовая саркофаг-капсула с прозрачной крышкой. Возле аппарата, настраивая обслуживающую аппаратуру, суетились несколько человек в громоздких костюмах полной химической защиты. Их лица, скрытые отсвечивающими забралами шлемов, были неразличимы. Один из ассистентов, вставив руки в герметичную сферу, управлял механическими манипуляторами, которые что-то монтировали в отдельной кубической нише.

Ракурс переключился на другую камеру, теперь помещение снималось из-под потолка, точно по центру над самой саркофаг- капсулой. Линзы дали плавное увеличение, создалось впечатление, что зрители опускаются всё ниже и ближе к прозрачной крышке. Изображение продолжало расти до тех пор, пока не стало возможным рассмотреть, что находится внутри. Тогда движение зума прекратилось. Внутри саркофаг-капсулы лежал человек. Это был мужчина среднего возраста, без каких либо явно выраженных особенностей внешности. Глаза его были закрыты, но можно было догадаться, что его организм продолжает функционировать, к телу были протянуты провода и мягкие трубки, скрывающиеся под покрывалом.

— Не может быть! — непроизвольно вырвалось у Резидента. — Это же… это…

— Не стоит недооценивать противника, — еще раз повторил Маэстро,