Кузька один глазок открыл, потом другой. Смотрит — а Змей Горыныч из мешка достал коврижки, коржики, пироги сладкие, медово-ягодные плюшки-ватрушки, пышки, крендельки сахарные, лепешки, оладушки. Все свежее, мягкое, пышное. Полный мешок сладостей да лакомств! А коврижки еще сверху медом свежим поливает, плюшки вареньем намазывает и уплетает.

Кузька даже под кроватью привстал от удивления. Так вот чем страшный Змей Горыныч питается, вот чем он увлекается! Не маленькими домовятками, а сладкими печеньями! Вот что он, оказывается, из деревень похищает и к себе в нору тащит.

А Змей Горыныч опять сам с собою переругался. Первая голова правой лапой ухватила медовую плюшку. Плюшка большая, красивая, вкусная. Третья голова, которая больше всех ела, все к себе в рот тянула, тут же левой лапой эту же плюшку постаралась к себе утащить, в свой рот запихать. Чуть не подрались между собой две головы. Если бы средняя не вмешалась, не проснулась, да не успокоила неугомонных, неизвестно чем все бы и закончилось.

Поел Змей Горыныч. Смотрит домовенок — а-я-яй! Какое безобразие! На столе мусору осталось — видимо-невидимо. А чудище убирать ничего не собирается, даже не пытается. Думает Кузька, может быть, со Змеем какой местный домовенок прилетел? Может, он порядок и наведет?

Да только не показалось ни одного домовенка, никто убираться и не стал. Лишь Змей Горыныч подальше от стола отошел, все три пасти свои открыл, да как дыхнул, как огнем полыхнул — весь мусор и загорелся.

«Так вот про какую печку девочки-снежинки говорили! — догадался домовенок. — Действительно, как живая — как откроешь заслонку, так оттуда огонь и летит».

Тем временем хозяин норы, наведя таким образом порядок, завалился на пуховую перинку, под шелковое одеяло спать. Средняя голова тут же захрапела, засвистела. Через некоторое время прекратили переругиваться и две другие головы.

Домовенок хотел уж было вылезти да убежать, куда глаза глядят. Уж лучше ночью в глухом лесу, чем в этой страшной норе со страшным чудищем. Как вдруг почувствовал он, что постель над ним опять заколебалась. Проснулась, видимо, какая-то голова.

Кузька высунул голову из-под кровати и увидел, что третья голова Змея Горыныча, левая, та, которая поесть любит, поднялась уже на своей длинной шее и тихонько потянулась к оставшимся от ужина кренделям и плюшкам.

Две головы спят, похрапывают, а третья тем временем леденцами закусывает, плюшками и пряниками зажевывает. Кузька смотрит, дивится. Понять не может, как одним телом сразу три головы управляют?

Тем временем третья голова все плюшки доела, еле-еле дух перевела, да с размаху на перину плюхнулась. А две другие даже глаз не приоткрыли.

А вот домовенку не поздоровилось. Видимо, так много Змей Горыныч плюшек съел, что не на шутку отяжелел. Перина-то вместе с кроватью под ним и просела, домовенка придавила.

Кузька уж пыхтел, охал, а вылезти из-под кровати никак не мог: пухленький, упитанный — вот и не получается. Закручинился Кузька, запечалился над своей невеселой долей, да не заметил, как и уснул.

Вот и раздавалось в темноте и тишине пещеры похрапывание. Громкое — Змея Горыныча, а тихое, с присвистом — маленького домовенка. Так и ночь пролетела.

Ранним утром проснулся домовенок, а Змей Горыныч еще с перины подняться не соизволил. Что делать маленькому домовенку? Сидит Кузька, выжидает. Вскоре проснулась правая голова:

— А ну, лентяи, вставайте!

Средняя голова лишь забурчала в ответ, сладко позевывая:

— Ну вот еще. Может, полежим, на перинках понежимся, подремлем?

— Нет, нет, — строго проговорила первая голова. — Вставать пора, по деревням летать, порядок наводить, плюшки таскать. А ты чего молчишь, третья голова?

— Ой-ой-ой, — услышал в ответ Кузька, — что со мной случилось, что произошло! Зубы болят, сил нет!

— Что? — грозно закричала первая голова. — Ах, так у тебя, значит, зубы болят? Неужели опять все плюшки за ночь съела? Ой, и у меня теперь живот заболел. Точно, наша обжора все плюшки-крендели за ночь съела.

Змей Горыныч быстренько спрыгнул с кровати и вылетел на кухню. Наконец-то освободившийся Кузька услышал возмущенный рев. Первая голова обнаружила, что третья, действительно, одна съела все сладости и теперь негодовала по этому поводу.

Домовенок не знал, куда и кидаться. Выбежать из норы, пока Змей Горыныч в ней находился, было невозможно. А оставаться под кроватью не только страшно, но и голодно. В животе маленького домовенка громко урчало — вот уже целый день он ничего не ел. Скорее бы чудище это улетело, тогда бы и домовенок выбраться смог.

Но Змей Горыныч передумал улетать. Две головы между собой поссорились, поругались. Лишь вторая, сонная голова, смогла их успокоить.

— Ах ты злодей! — кричала первая голова. — Зачем все съел? Я на тебя какого-нибудь богатыря найду. Пусть он тебя отрубит! Без тебя лучше. У меня теперь из-за тебя живот разболелся.

— Ой-ой-ой! Как у меня зубы болят! А тут еще ты со своими глупостями. Богатырь меня отрубит, а на этом месте тут же точно такая же голова вырастет. Это я и буду! Так что никуда ты от меня не денешься. Неужели за столько лет не выучила?

— Ну что вы кричите, что ворчите, — неожиданно проснулась средняя, сонная голова. — Зачем так шуметь? Вот лучше пожуй.

С этими словами средняя голова достала из кармана что-то и запихала в рот первой голове. Третья голова сама умолкла — у нее болели зубы.

Тем временем первая голова принялась что-то усердно жевать. Домовенок еще сильнее проголодался, глядя на это. Вскоре он понял, что первая голова жует кусочки вкусной и мягкой смолы. Из этой смолы первая голова даже принялась надувать пузыри. Один большой-пребольшой пузырь лопнул, и все три головы разом перепачкались в смоле.

А тем временем Кузька осторожно полез к выходу. Но вдруг ка-а-ак чихнет! В норе хотя весь мусор и сжигался, все равно пыли много набиралось.

Все три головы подскочили, про все боли-недуги забыли, смотрят, оглядываются: одна направо, одна налево, а одна прямо.

— Кто? Кто здесь? Кто?

Глазами страшными пещеру обводят, врага страшного ищут, зубами большими клацают. Дрожит домовенок, боится, а чихать никак не прекратит — пыли много, и вся Кузьке в рот и нос набилась. В один миг Змей Горыныч углядел маленького беспомощного домовенка. Средняя голова, которая как раз вперед смотрела, лениво пробормотала:

— А вон из-под кровати мышь пузатая в красной рубашонке выползла.

Домовенок еще раз чихнул и обиженно сказал:

— Я не пузатая мышь! У меня хвоста нет.

Теперь все три головы внимательно смотрели на Кузьку. Третья голова категорично заявила:

— Мышь не мышь, да какая разница. Есть надо, что тут раздумывать!