Я выглянула из-за ширмы. Удостоверилась, что никто входить не собирается, и вернулась к прежнему занятию. Лишь спустя добрую четверть часа я закончила приводить себя в порядок и с опаской выглянула за дверь. Весь коридор скрывала наведенная тьма. Густая, вязкая как кисель, она разлилась от пола до потолка, оставляя нетронутым лишь небольшой пятачок возле порога. Там и лежал пухлый сверток. Подняв его, я вернулась в комнату. Пока шла, разглядывала веревку из плотно скрученных белых и зеленых нитей.

Странно, кажется, именно эти цвета использует мастер Эсбен, хозяин лучшего ателье в городе. Говорят, только ему позволено шить одежду высокородным. Интересно, а чернокнижник тоже из них? Или для него мастер Эсбен сделал исключение? Впрочем, будь оно так, я бы не удивилась. Никто не знает ни имени, ни происхождения чернокнижника. Но то, что он богат, знают все.

Развернув вощеную бумагу, я достала и разложила на кровати вещи. Белую блузу с вытянутыми манжетами и кружевным воротом. Строгую прямую юбку темно-серого цвета. Нижнюю сорочку, чулки, туфли. Одежда выглядела просто, но при этом не походила на ту, что я привыкла носить. Что-то в ней отличалось… Но что? Еще раз коснувшись сорочки, я наконец поняла — ткани. Мягкие, приятные на ощупь, такие, что хочется немедленно ощутить их на коже.

Я нахмурилась и снова посмотрела на витой шнурок. Неужели, все-таки работа мастера Эсбена? Но откуда? Вряд ли бы чернокнижник стал так тратиться ради невольницы. Выходит?..

Догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.

В поместье живет еще одна женщина. И судя по всему, именно ее оберегает чернокнижник, скрывая ото всех тьмой.

Однако вместо радости, что тайна раскрылась, я ощутила тоску. Обо мне никто не заботился с таким трепетом. По крайней мере, после смерти родителей. С годами я почти забыла, каково это — чувствовать себя любимой. Надеюсь, вернув свободу, я верну и ощущение значимости в чьей-то жизни.

Аккуратно разложив новые вещи в комоде, я сменила сорочку и забралась в постель. Стоило голове коснуться подушки, глаза тут же закрылись.

Не знаю, сколько я проспала. Проснулась от сильной боли. Рывком села, замотала головой, пытаясь понять, что происходит. И закричала, едва боль стала нестерпимой. Почти в тот же миг дверь с грохотом распахнулась. Чернокнижник приблизился, сдернул с меня одеяло и схватил за руку. Ту самую, на указательном пальце которой сидело кольцо. Алый камень пульсировал светом, будто внутри него ярилось самое настоящее пламя.

Чернокнижнику хватило секунды, чтобы оценить происходящее. Он укутал мою руку плотным коконом тьмы и приказал:

— Терпи. Сейчас станет легче.

Я кусала губы, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Отвернулась и уставилась невидящим взглядом на скомканное одеяло. От кокона шел холод. Почти такой же, как тот, которым чернокнижник избавил меня от боли в ноге. Вот только в прошлый раз я испытала благодарность, а сейчас — злость.

— Вы говорили, кольцо не навредит мне, — процедила глухо.

— Фактически, оно и не навредило. Ты в порядке.

Рывком повернувшись, я заглянула во тьму капюшона.

— Не навредило?! Оно едва не оплавилось на моей руке!

Вместо ответа мужчина накрыл мою ладонь своей. Прошел сквозь кокон и сжал пальцы. Я застыла, ощущая то, чего не могла — прикосновение кожи. Не перчаточной, человеческой. Я чувствовала ее тепло и шершавость подушечек. То, как они скользнули к кольцу, как ощупали его, задевая мои пальцы, и как одним уверенным движением стянули опасное украшение.

— Не оплавилось. Видишь?

Чернокнижник ухмыльнулся и кивком головы указал на свою ладонь, на которой алел успокоившийся камень. Однако я смотрела не на него — на перчатку. Неужели то прикосновение мне почудилось? Нет, такое не спутать. Но тогда как?..

Все еще растерянная, я кивнула и подняла взгляд.

— Спи, Эвелин. Теперь тебя ничто не потревожит.

Мужчина поднялся с кровати и зашагал к двери.

— Постойте! — окликнула я. Дождалась, когда он обернется, и спросила: — Что особенного в отметине после красной лихорадке?

— Ничего. Просто хотел убедиться, что ты переболела давно.

В груди разлилось разочарование. Уголки губ невольно опустились. Меня проверяли, как скот: новая особь не должна заразить старых.

— Зачем я вам? — спросила глухо.

— Разве это имеет значение?

— Для меня — да. Почему именно я? Зачем было лишать меня свободы? Будущего? Я ведь…

— Думаешь, я лишил тебя будущего? А вдруг именно я его тебе дам?

— Что? Но… вы же… я… у вас ведь нет ко мне интереса… как к женщине, — добавила, переборов смущение.

Он усмехнулся.

— Если мужчина говорит о женщине и ее будущем, уверяю, далеко не всегда он подразумевает семью. Иногда интересы двух людей могут совпадать, пусть даже один из них об этом не догадывается. Отдыхай, Эвелин. Силы тебе понадобятся.

Сказав это, чернокнижник вышел. Я же хмуро уставилась на дверь.

Наши интересы совпадают? Вот уж сомневаюсь! Я никогда не мечтала стать невольницей и обзавестись печатью на запястье! Взгляд метнулся вниз — к живой тьме, что сейчас вырисовывала под монограммой диковинный цветок. Она появилась почти сразу после дядиной сделки. Помню, я вскрикнула, когда внезапно запястье обожгло будто кипятком. Испуганно стиснула пострадавшее место пальцами и ощутила упругую пульсацию — это тьма разливалась под кожей.

Дядя тогда стоял рядом. Молча наблюдал, как тьма вырисовывает монограмму, а когда рисунок замер, вымолвил лишь одно слово: «Собирайся». Оно же стало последним, что я услышала в доме, в котором прожила тринадцать лет.

Я тряхнула головой. Чернокнижник ошибается — наши интересы не могут совпадать. При первой возможности, я сбегу. Но прежде, надеюсь, смогу выяснить, что же толкнуло его на эту сделку.

Как и обещал хозяин поместья, меня никто не потревожил. Я проснулась, чувствуя в теле приятную расслабленность. Даже удивительно, если учитывать, какой непростой выдалась ночь. Интересно, сколько сейчас времени?

Часов в комнате не нашлось; за окном по-прежнему вилась наведенная тьма. Поместье словно находилось в каком-то другом мире, где не существовало ни солнечного света, ни смены дня и ночи.

Достав из комода вещи, я оделась, расчесалась и замерла, не зная, что делать дальше. Будто вызвавшись дать подсказку, живот громко заурчал. Его голодные трели напомнили, что последний раз я ела сутки назад, а то и больше. В обед. На ужин я тогда не успела — дядя огорошил новостью раньше. Потом же было не до еды.

Я подошла к двери, открыла ее и нерешительно выглянула в укрытый тьмой коридор.

— Мастер чернокнижник? — позвала вполголоса. И чуть громче: — Есть кто-нибудь?