Я тоже не сдержала улыбки, понимая, о чем она. Пирожные у мастера Байора наверняка стоят целое состояние. И копить по полгода на них — чистое сумасшествие!

— А Ивар — он кто? — спросила я, отламывая вилкой мягкий, пружинистый край десерта.

Айрис вмиг помрачнела.

— Никто. Призрак прошлого.

Отвернувшись, она принялась придирчиво выбирать виноградины в тяжелой грозди. Так старательно даже тетя Шида не оценивает мясо перед покупкой. Да и виноград весь выглядит хорошо. Нет, дело не в нем. Айрис явно избегает смотреть на меня — пытается справиться с эмоциями.

В груди стянуло от сожаления.

— Прости, пожалуйста. Я не хотела задеть твоих чувств.

Айрис вздохнула, украдкой коснулась уголков глаз и повернулась ко мне.

— Все в порядке. Ты ведь не знала… Ивар… он… я любила его. И до сих пор люблю, — призналась она еле слышно.

— Ты давно с ним не виделась?

— С тех пор, как оказалась тут.

— А не пыталась связаться? Отправить записку?

— Зачем? Чтобы он тоже попал к Самаэлю? Чтобы увидел меня такой? — резко откатившись, Айрис зло сорвала с коленей тонкий плед. — Чтобы сам стал калекой? Нет, Эвелин! Это наша судьба решена! Наша, не его!

— Наша? — эхом повторила я.

Поймала тяжелый, полный невысказанной печали взгляд и упрямо мотнула головой. Нет, не верю. Не хочу верить!

— Ты ведь так и не спросила, как я оказалась в кресле… Скажи, он уже начал приносить тебе артефакты? Они обжигали тебя?

Нет! Нет!

Все во мне закричало от ужаса. Захотелось зажать ладонями уши, чтобы только не слышать тихого голоса Айрис и того, что она произносит. Но тело будто одеревенело.

— Меня обжигали. Не все, — добавила она тихо. — Некоторые примерзали к коже, другие покрывались коррозией, а были и те, что рассыпались пеплом. В какой-то момент я даже увлеклась, гадая, что случится с новым. А потом он стал приносить артефакты, которые никак себя не проявляли. По крайней мере, так мне казалось…

Каждое слово вымораживало мои внутренности. Дышать стало больно.

— Сначала пришла слабость. Знаешь, как после красной лихорадки? Я болела такой однажды… Тогда, даже идя на поправку, я с трудом могла усидеть самостоятельно. А в первый раз подняться с кровати стоило мне едва ли не всех сил. С артефактами Самаэля вышло почти так же. Поначалу слабость была легкой — я и не обратила на нее внимания, но с каждым днем она росла. Пока однажды, где-то через дюжину дней, я не перестала чувствовать ноги. Они будто исчезли. Даже сейчас я их вижу, но не чувствую. Вот, смотри, — Айрис схватила со стола вилку и вскинула руку.

Я кинулась вперед. В мгновение оказалась рядом и перехватила тонкое запястье. Айрис посмотрела на меня, перевела взгляд на вилку, на собственные ноги — словно не могла понять, что вообще собиралась делать. А поняв, расплакалась. Громко, устало, не прячась и не сдерживаясь.

— Почему? Почему никто не сказал мне? Не помог? Почему я? — почти кричала она между всхлипами.

Поддаваясь порыву, я обняла ее. Сжалась, почувствовав, с каким отчаянием она уцепилась в меня — будто тонущий за брошенную ему веревку. Вот только я не веревка. Да и нет никого, кто бы вытянул нас обеих.

Айрис плакала долго, надрывно. Но все же, постепенно успокаиваясь. Когда слез не осталось, и она, и я не спешили заговаривать. В нас словно не осталось ни эмоций, ни слов. Иногда Айрис поднимала взгляд и по нескольку долгих секунд всматривалась в мое лицо. Будто что-то искала в нем или силилась на что-то решиться.

— Думаю, мне пора возвращаться. Вдруг… Самаэль вернется, — я на мгновение запнулась, но все же нашла в себе смелость назвать чернокнижника по имени.

Айрис кивнула. А когда я оказалась уже у двери, окликнула:

— Мне жаль… — Я обернулась. — Жаль, что когда я очутилась тут, не было никого, кто мог бы помочь мне. Спасти от этой участи, — ее пальцы сжались в кулаки. — И одна часть меня жаждет, чтобы ты повторила мой путь. Почему я должна помогать тебе, если никто не помог мне? Пусть история повторится! Пусть ты, как я, сядешь в кресло!

Во взгляде Айрис расплескался океан боли. Боли и обиды — темной, глубокой, слишком огромной для одного человека. Я видела, как эта обида ломала Айрис. Как пожирала ее изнутри. И видела, с каким отчаянием Айрис с ней борется.

— Но другая моя часть не может молчать. Пусть не у меня, но у тебя получится сбежать. Вернуться к любимым, обрести будущее… — по белым, как у фарфоровой куклы, щекам покатились слезы.

— От Самаэля не убежишь, — возразила я. — Печать собственности не позволит мне скрыться.

— Да, не позволит. Но я знаю, как ее снять.

Обратный путь почти не отпечатался в памяти. Тело словно само провело меня сквозь тьму, позволив раствориться в мыслях и сомнениях. Нет, я не кинулась принимать помощь Айрис. Просто не нашла в себе сил бередить ее раны еще больше. Да и сама хотела сначала все хорошо обдумать. Вдруг Самаэль уготовил мне иную судьбу? Вдруг Айрис ошиблась?

Надежда — слабая, отчаянная — трепыхалась в груди, словно бабочка в банке. Ударялась о ребра, задевала тонкими крыльями сердце, вынуждала ощущать ее снова и снова. Она же заставляла вспоминать и простор комнаты Айрис, и ее дорогие одежды. Не сомневаюсь: Айрис и есть та девушка, о которой Самаэль заботится. Но что, если эта забота вызвана чувством вины? Хочу ли я для себя того же — красивые наряды в обмен на свободу и жизнь? Нет. Не хочу.

Если слова Айрис подтвердятся, я вернусь к ней. Узнаю все необходимое и сбегу.

Дорога до Нортейна займет дней шесть или семь, не больше. Можно будет прибиться за обозом — пусть не с ним, дабы в случае провала не навлечь на остальных гнев Самаэля, но держаться неподалеку, — тогда путешествие пройдет спокойно. Лишь бы добраться до свободных земель! А там найти работу, снять дешевую комнату на первое время… Трудностей я не боюсь. Ленивой тоже себя не считаю — уверена, стоит запросить чуть меньше, чем коренные нортейнцы, и кто- нибудь обязательно возьмет меня наподхват. Таверна, лавка, лоток на рынке — любая работа, пока она честная, меня устроит.

Мысли затянули настолько, что я почти не услышала звук открывающейся двери. И потому вздрогнула, когда раздалось негромкое:

— Заскучала?

Самаэль зашагал к свободному креслу.

— Да. Здесь ведь нет ни книг, ни иголки и нитки, чтобы починить вещи.

— А подаренные тебя не устраивают?

— Они красивые, — признала спокойно. — Но я бы хотела сохранить и свои. Юбка раньше принадлежала маме. Она дорога мне.

Самаэль задумчиво хмыкнул. Несколько секунд размышлял, потом кивнул.

— Хорошо, я принесу тебе все необходимое для работы. А пока…