Сердце рвется из груди: его обещание можно счесть и угрозой.

Я тебя найду.

И найдут меня не его солдаты, а он сам. Не сомневаюсь, что он обыщет всю Пустошь и выследит меня, если я попытаюсь сбежать. Он и впрямь бы меня нашел. Ну что за удача!

– Царь Мидас убьет тебя за мое похищение, – отвечаю я, хотя все мое тело хочет съежиться от его близости, от его невыносимого присутствия, которое проникает в карету.

Уголок его губ приподнимается так же, как его изогнутые шипы.

– С нетерпением жду.

Меня воротит от его надменности, но проблема в том, что я знаю: такая дерзость оправданна. Даже без могущественной древней магии фейри, которая в нем ощущается, он воин до мозга костей. С мускулами, щеголяющими силой, и манерой вести себя, которая свидетельствует о его боевой мощи, он явно не тот, кого я хотела бы видеть вблизи Мидаса.

Похоже, часть моих мыслей проскальзывает сквозь трещинки моей стойкости, потому что командир выпрямляется, и на его лице появляется снисходительное выражение.

– О, теперь я понимаю.

– Что понимаешь?

– Тебе дорог царь-захватчик, – он почти выплевывает эти слова, сыпля обвинением таким же острым, как и его клыки.

В недоумении я смотрю на него, на ненависть, стекающую с его губ, как медленный холодный дождь. Если подтвержу его слова, воспользуется ли он ими против меня? Если отрину, поверит ли?

Глядя на мое лицо, он издает насмешливый звук.

– Золотой пташке нравится ее клетка. Какая жалость!

В гневе я сжимаю руки. Мне не нужны его суждение, его пренебрежение, его предположение, что он знает меня и мои обстоятельства или имеет право критиковать мои отношения с Мидасом.

– Ты не знаешь меня.

– Правда? – выпаливает он в ответ скрипучим для слуха голосом. – В Орее всем известно о фаворитке Мидаса, как и о его способности обращать все в золото.

Я в гневе смотрю на него.

– Точно так же всем известно, что король Рот спускает с поводка своего ручного монстра, чтобы тот сделал за него всю грязную работу, – отвечаю я и многозначительно смотрю на шипы на его предплечье.

Вокруг Рипа начинает клубиться темная аура, отчего волоски на шее у меня встают дыбом.

– О, Золотая пташка, сейчас ты считаешь меня монстром, но ты еще ничего не видела.

Невысказанная угроза проносится, как засушливый ветер, от которого пересыхает во рту.

Нужно быть очень осторожной с этим мужчиной. Нужно всеми силами его избегать, уклоняться от его порочности и постараться выйти из этой передряги невредимой. Но я не могу загадывать наперед, если не знаю, чего ждать.

– Как ты со мной поступишь? – спрашиваю я, рискнув задать откровенный вопрос в надежде получить мало-мальский намек на то, что меня ожидает.

На его губах появляется злобная и грозная улыбка.

– А я еще не говорил? Я верну тебя твоему пленителю, по которому ты так скучаешь. О, какое нас ждет воссоединение!

Без лишних слов командир разворачивается и оставляет меня смотреть ему вслед. Кровь в ушах стучит в такт его шагам.

Не ведаю, что он планирует для моего повелителя, но знаю, что в его намерениях нет ничего доброго. Мидас ждет прибытия своих наложников и фаворитки, а не марширующей к нему вражеской армии.

Я силком принуждаю себя выйти из кареты, мои ленты волочатся за спиной по снегу, меня переполняет обреченность от одного осознания. Я понимаю, что должна сделать. Нужно найти способ предостеречь моего царя.

Остается лишь надеяться, что это не будет стоить мне жизни.

Аурен

Можно подумать, что, пробыв в пути несколько недель, я привыкла справлять нужду в отхожем месте, вырытом в земле. Но нет. Меня тяготит, что нужно задирать юбки и приседать на корточки на снегу.

Я стараюсь управиться как можно быстрее. Светлая сторона: мне удается сделать это, не испачкав сапоги и не шлепнувшись плашмя на снег. Сейчас, в сущности, это уже небольшая победа.

На счастье, я заканчиваю раньше, чем подходит следующий желающий воспользоваться ямой, поэтому волноваться о том, что за мной наблюдают, не приходится. Набрав в ладошки немного пушистого снега, я обмываю им руки, а потом выпрямляюсь и провожу ладонями по мятым юбкам.

Теперь, когда моя самая острая потребность удовлетворена, я обхватываю себя руками, чтобы защититься от холода, который с легкостью проникает даже через шерстяное платье и пальто капитана пиратов.

Не торопясь, я задумчиво оглядываюсь по сторонам, но вижу лишь ту же самую картину, что лицезрела на протяжении нескольких дней: снег, лед и ничего кроме.

Кажется, что плоская равнина Пустоши бесконечна: вдалеке вырисовываются темные горы, а снежным заносам нет края.

Командир Рип прав. Я могу сбежать сию же минуту, и, возможно, мне удастся какое-то время скрываться от него и его солдат, но что будет со мной потом? У меня нет провианта, нет пристанища, я не умею ориентироваться на местности. Я бы замерзла там до смерти.

И все же пустой горизонт манит, горькое искушение насмехается надо мной своей открытой свободой. Это ложь, которая окутает меня своим холодом и разобьет мое хрупкое тело, как лед.

Сжав челюсти, я поворачиваюсь и ухожу, возвращаясь в лагерь. Солдатам быстро удалось его разбить. Ничего особенного, лишь палатки из грубой кожи, расставленные через несколько метров друг от друга, да усеивающие пространство костры, но даже так армия короля Рота будто не уворачивается от холода, будто не сдается под натиском суровой стихии.

Приблизившись к первым палаткам, я с опаской озираюсь, высматривая командира или кого-нибудь из его солдат, кто может выскользнуть из тени и попытаться причинить мне боль или силой увести в мой тент.

Но никто не появляется.

Я ни на миг не доверяю этой фальшивой свободе.

В полном одиночестве я блуждаю по территории, держа ухо востро. Наложниц или стражников Мидаса не видать, но разглядеть что-либо довольно сложно из-за большой численности армии.

Я устала и изнываю от боли, но заставляю себя еще немножко побродить, воспользоваться этими минутами наедине, потому что, вполне вероятно, такой возможности больше не представится.

Там, на пиратском судне, капитану Фейну направили почтового ястреба, предупреждая о готовящемся прибытии командира Рипа. А это значит, что у командира как минимум один ястреб, если не больше. Мне нужно их найти.

Идя мимо палаток и сгрудившихся вокруг костров, принимающих пищу солдат, я храню молчание, держу голову опущенной, но все подмечаю и выискиваю. Ленты волочатся по снегу, оставляя за собой легкие как перышко следы.