Но и не предполагал тогда, что снова окажусь в этом затерянном в карельской тайге среди озёр и болот городе (да ещё и в далёком прошлом).

– Ладно, – сказал я, отодвинул пустую чашку. – Хватит жевать сопли, Ванюша. Помни: ты теперь ученик средней школы. В ближайшие полчаса тебе нужно собрать портфель. И погладь нормально свои брюки – не позорься в штанах с двойными стрелками! Будешь сегодня гладить, как в старые времена: с мокрой марлей.

Ухмыльнулся.

– И кстати, Ванюша! – добавил я. – Не забудь перед уроками написать домашку. Потому что вчера ты о ней не вспомнил. Можно, конечно, списать её у Алины Волковой. Но это позорно… для тебя, человека с высшим образованием. Ведь ты справишься с детскими примерами самостоятельно? Не позорь мою седую голову.

* * *

До школы я добирался быстрым шагом. Не потому что опаздывал на уроки. А потому что сентябрь в Рудогорске был вполне осенним месяцем. Капли росы блестели на листве черничных и брусничных кустов в лесочках вдоль дороги. Ветер приносил холодный воздух со стороны так и не прогревшегося за лето озера, на берегу которого расположился город. Мрачное небо грозилось обрушить мне на голову капли дождя. Но пар изо рта не вылетал – и на том спасибо. «А в Первомайске сейчас солнечно, – подумал я. – Мы там обычно купались в реке до начала октября». Втянул в плечи голову – спрятал от ветра шею. Моя куртка вчера осталась в школе. Пиджак я не надел. Мою спину и живот сейчас согревала лишь тонкая ткань рубашки и мысли о горячем чае. А сердце грел приколотый к нагрудному карману комсомольский значок.

Главной особенностью Рудогорска я всегда считал его необычную для Советского Союза архитектуру (город в прошлом десятилетии спроектировали и построили финские строители). И то, что пяти- и девятиэтажные жилые дома Рудогорска с двух или даже с трёх сторон окружала настоящая тайга (в которой росли ягоды и грибы, бегали зайцы и белки). Летом (во время долгого полярного дня) здесь едва ли не круглосуточно светило солнце. А долгими зимними ночами город днём и ночью блистал яркими огнями фонарей. Зимы здесь всегда случались снежными. Весна обычно плавно перетекала в осень. Лето тоже ежегодно наступало – часто лишь календарное. Жара в летние месяцы случалась редко. Местные поговаривали, что лето в городе… бывает. И обязательно добавляли: «Вот только я в этот день работал».

Свежий ветерок пригладил на моей голове волосы – напомнил, что нужно подстричься. Я ещё на углу своего дома влился в многоголосый поток школьников. Вышагивал по едва ли не идеально ровному асфальту тротуара (финны хорошо строили) и наблюдал за тем, как к зданию школы спешили наряженные в одинаковую школьную форму дети. Разглядывал мальчишек, щеголявших по улице в синих куртках и брюках. Посматривал на девчонок, у которых из-под разноцветных болоньевых курток выглядывали коричневые подолы платьев. Здесь и там видел яркие алые пятна пионерских галстуков; замечал на одежде детей блеск октябрятских и комсомольских значков. Вместе с группой старшеклассников прошёл через гостеприимно распахнутые деревянные ворота. Совсем уж черепашьим ходом добрался до дверей школы.

Увидел: группа пионеров с повязками дежурных на руках преграждала путь выстроившимся около входа в школу ученикам. Останавливали даже старшеклассников. Дежурные по школе проверяли у школьников наличие сумок со сменной обувью.

– Сменка где? – спросила у меня черноволосая пионерка (ученица шестого или седьмого класса).

Она сверлила меня взглядом – исподлобья.

Я указал рукой на свои до блеска начищенные туфли.

Заявил:

– Сменка уже на мне. Неужели не видишь?

Пионерка нахмурилась. Скосила взгляд на «прикрывавшего» группу дежурных завуча (та застыла неподалёку от школьных дверей, сонно посматривала на заходивших в школу детей). Покачала головой.

– Сменку нужно приносить с собой, – сказала пионерка. – В сумке!

Кивнула, будто в подтверждение собственных слов. Сжала кулаки – спрятала в них большие пальцы. Нервно лизнула губы.

Я ответил:

– Моя сумка висит в гардеробе. Вместе с курткой. Разве не видишь: я уже переоделся!

Топнул каблуками.

– Дай пройти, злобный ребёнок, – потребовал я. – На улице уже не май месяц. А я стою здесь в тонкой рубашке.

Шагнул вперёд – дежурная не посторонилась. Она решительно покачала головой. С двух сторон к ней придвинулись насупленные соратники – готовились совместными усилиями сдержать мой натиск.

Чей-то кулак подтолкнул меня в спину.

Я едва не свалился на дежурных – привлёк внимание завуча.

– Крылов! – воскликнула она. – Явился.

Строго осмотрела меня с ног до головы (будто тоже искала сменную обувь).

– Михаил Андреевич тебя искал, – сообщила завуч. – Просил, чтобы ты до звонка явился к нему в кабинет.

Я кивнул.

Сказал пионерам-дежурным:

– Слышали, злобные дети? Меня директор ждёт.

Погрозил им пальцем.

– Не злите начальство! – сказал я.

Громыхнул дипломатом.

Малолетние стражи школьного порядка неохотно расступились – я поспешно шагнул в тепло вестибюля.

* * *

Протёр рукавом рубахи запотевшие стёкла очков. Скрипнул шарнирами, сунул наконечники заушников в давно нестриженые волосы на висках, ощутил прикосновения к коже холодных носоупоров. Моргнул. Прошёлся мимо стендов с расписанием уроков, мимо больших ростовых зеркал – оценил свой внешний вид, признал его удовлетворительным (особенно мне понравились мастерски отглаженные стрелки на брюках). Мазнул взглядом по украшавшей стену большой мозаике (две трети пространства в которой занимало с детства знакомое мне лицо вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ульянова-Ленина). Свернул в длинный узкий коридор, что шёл параллельно главному переходу в младший корпус – в конце этого прохода пряталась неприметная дверь в кабинет директора.

Память уже ответила на мой запрос: сообщила, что в «прошлый раз» третьего сентября меня на ковёр к начальству не вызывали. Я посещал директорский кабинет лишь в конце восьмого класса, когда Михаил Андреевич Снежин (директор первой школы) беседовал со мной и с моей мамой на тему учебы в старших классах. В сентябре тысяча девятьсот восемьдесят первого года Полковник (так директора прозвали старшеклассники) меня не вызывал. Но это «тогда» – не «теперь». «Снежка пожаловалась, – подумал я. – Не понравилось ей моё вчерашнее „отвали“. Настучала на меня муженьку». Усмехнулся. Прикинул, как отреагировал бы я на этот вызов, будучи настоящим школьником, а не скрывавшимся под личиной подростка «старпёром». «Испугался бы? – подумал я. – Наверняка бы разволновался. А не тянул лыбу, как сейчас».

У двери директора я прогнал со своего лица улыбку. Напомнил себе, что я теперь не «вредный старик», а «наивный рудогорский юноша». И что я пришёл не «наводить порядок» – буду оправдываться. Вспомнил худощавое лицо Полковника (директор преподавал в школе начальную военную подготовку). Будто наяву увидел