— Это случилось в прошлом году. Выхожу из кафе «Толдериас», знаете, где это? Там еще крутят латиноамериканские диски… Так вот, иду, вдруг вижу, как на парапет взбирается какая-то девчонка. В одной руке держит ребенка, а в другой — свитер. Потом натягивает его себе на голову и бросается вниз. Я как раз стоял внизу, под виадуком. Не понимаю, что на меня нашло, словно оцепенел. Стою и смотрю, как она летит, а сам не могу сдвинуться с места. Прямо оторопь взяла! Так и не сделал ни одной фотографии. Пришлось снимать ее уже потом, когда она лежала на земле. Мои снимки обошли все газеты, но толку-то. Не повезло! Щелкни я ее в полете… Премия была бы у меня в кармане.

На столе лежала куча газетных вырезок, среди них — альбом с видами Мадрида и фотографиями знаменитостей, у которых Антонио удалось заполучить интервью.

— Мне бы хотелось стать журналистом, — мечтательно произнес Угарте. — Сколько себя помню, все время думаю об этом. Журналистом либо гонщиком и обязательно на машинах с двигателем 250 куб. см, как Анхель Ньето[13].

— Ты каждой бочке затычка, — фыркнула Ванесса. — Подавай тебе то одно, то другое. Недавно целился в механики, потом в доктора… Трепло, вот ты кто!

— Я-то трепло?! Сама ты трынделка. А еще оскорбляет… Я сызмальства мечтал стать журналистом. — Он покосился на Антонио. — Клянусь жизнью! Правда!

Чаро указала на репродукцию.

— Бедняжка! И с ребенком на руках. Только посмотри, Ванесса, как она разбилась!

— Всмятку, — констатировала та. — Вроде бы хорошенькая, хотя тут не разглядеть, все смазано. Сколько девочке?

— Восемь месяцев, — ответил Антонио.

— Руку даю на отсечение, что тут не обошлось без несчастной любви, — заметила Чаро.

— Если бы мне удалось заснять ее в воздухе, мне бы присудили… Уж я бы тогда упаковался, будь здоров! Но ничего не попишешь! Говорю, оторопь нашла.

— А я разделаюсь с собой по-другому. Для этого существуют таблетки, они надежней. Пару флакончиков валиума — и приветик с того света, — сказала Ванесса.

— Никогда так не говори, милая! Не смей произносить таких слов даже в шутку! — Чаро обернулась к Антонио. — Ты узнал, почему она с собой покончила? Наверное, ее бросил парень. Большинство из нас, девушек, расстаются с жизнью из-за несчастной любви.

— Не знаю, не спрашивал. На другой день в газетах опубликовали только ее инициалы. Похоже, она была матерью-одиночкой. И молоденькая, лет девятнадцати.

— Когда я был маленьким, в нашей деревне тоже один такой повесился, — вмешался Угарте. — Местный дурачок. И прозвище ему было Бокапьедра[14]. Помню, мы, пацаны, побежали посмотреть. Он висел на дубе, язык вывалился и почернел, сам весь обделался. Жуть что такое! Меня до сих пор мутит.

— Разбившаяся девушка не выходит у меня из головы, — произнес Антонио. — Уму непостижимо! Видеть, как она сидит на парапете, видеть, как прыгает, — и не заснять! Это был мой единственный шанс, и я его упустил. Другого такого не будет.

— Расшиблась так, что костей не соберешь, — подытожил Угарте.

Немного погодя Угарте отправился на работу, а Антонио пригласил своих соседок отведать лукового омлета с картошкой, что подают в баре «Марагато», прохладном и спокойном месте, где можно дешево и вкусно перекусить.

Покончив с этим приятным занятием, компания расположилась на террасе у Пако выпить кофе.

К ним подошел высокий нескладный парень, одетый в синюю синтетическую куртку. Антонио показалось, что он уже его видел раньше, возможно, на Пласе. Во всяком случае, лицо было знакомо.

Парень поцеловал Ванессу в губы и присел к ним за столик. Потом представился, назвавшись Лисардо.

— Все это — собственность моего отца. — Лисардо развязно откинулся на стуле, показывая рукой в сторону здания напротив. — Он выкупил его у муниципалитета со всеми потрохами. А когда этот клоповник развалится и будет объявлен трущобой, его отремонтируют, разделят на квартиры и продадут по двадцати миллионов за каждую. Правда, придется подождать, пока не вымрет старичье, которое до сих пор здесь кантуется. Улавливаете? А потом отец сунет родственникам немного деньжат, выселит их к черту на рога — и полный порядок. — Он расхохотался. — Верное, доложу я вам, дельце. Мой предок мастак на такие штуки.

— Может, соберемся завтра? А, парни? Посидим, обмоем нашу квартирку, — предложила Ванесса. — Купим коняшки, выпивку. Идет?

— Считай себя приглашенным, Антонио, — подхватила Чаро.

— Тогда я принесу виски, — согласился тот.

— И телек прихвати, — добавила Ванесса. — Принесешь телек — дам себя сфотоляпать. По рукам?

— Кстати о птичках, цыпочки, — вспомнил Лисардо. — Я тут приискал вам непыльную работенку к следующей субботе.

— Да здравствует фиеста[15]! Ура-а-а! И танцы до упаду!

— Пирушка состоится на дому у одного типа, отцовского приятеля. У мужика от денег мошну раздуло, требуется спустить. Выпивка, отменная закуска, ну и музыка, чтобы потанцевать, — все гарантировано. Шик-блеск! Значит, в субботу, часиков в двенадцать или около того.

Ванесса весело захлопала в ладоши.

— А сколько нам заплатят? — деловито осведомилась Чаро.

— Двадцать кусков[16]каждой. Да, чуть не забыл. Запаситесь кокой; пять граммов будет в самый раз, но чтоб без коняшки — не та компания.

Ванесса чмокнула подругу в щеку.

— Слышала, Чаро? Ушам своим не верю. Целых двадцать кусков, двадцать лакомых кусочков. Живем! А то я было совсем заскучала.

— Эй! Не забудьте про комиссионные. Пять кусков на двоих. Собственно, для этого я вас и позвал.

— Пять кусков?! Жирно тебе будет, умник. Четыре — и гуляй! — возмутилась Чаро.

— Два, — торговалась Ванесса.

— Разбежалась! Два, но с каждой. А нет — так поцелуйте друг друга в задницу. Найду других, — разозлился Лисардо.

— Ладно… Пусть будет четыре. Только, чур, после того как нам самим заплатят, — примирительно отозвалась Чаро. — Слушай, — она повернулась к Ванессе, — давай прихватим с собой Розу. Классная девчонка — симпатяга и клиента умеет завести как следует. Что ты об этом думаешь?

— Неплохая идейка, — ответила Ванесса. — Не забыть бы прикупить что-нибудь из барахла на случай, если подцепим там кого стоящего. — И переговорить с Ибрагимом насчет коки. Все-таки пять граммов зараз — это много.