— Сербест биракмак ону![2]— прокричал кто-то, и работорговец убрал кинжал.

Уильям извернулся и увидел, как через площадь идет к ним стройный, подтянутый, широкоплечий человек в темной кольчуге. На боку его висел меч, и, судя по уверенной походке и мускулистым рукам, человек хорошо им владел. Лицо сильное, резкое, красивое — хотя и со следами нелегкой жизни. Волосы желтые, как песок, необычные для Востока, глаза ярко-голубые. Работорговец присмотрелся к незнакомцу, сплюнул и снова приставил кинжал к носу пленника.

Лонго перевел взгляд с богато одетого турка на парнишку — тощий, кожа да кости, рыжеволосый, совсем молоденький, ни намека на бороду. Не старше пятнадцати и уж точно не с Востока. Кто бы он ни был, Лонго не позволит жирному турку мучить и убить его прямо на площади.

— Сэр, пожалуйста, помогите мне! — взмолился тот по-английски.

— Я сказал, отпусти его, — повторил Лонго по-турецки, обнажая меч.

— Мальчишка — раб, я купил его, заплатил деньги, — ответил турок. — Я поступлю с ним, как сочту нужным.

— Тогда я покупаю его у тебя. — Лонго отцепил от пояса кошель и швырнул, тот шлепнулся у ног турка. Золотые монеты выкатились и сверкнули на солнце. — Думаю, этого более чем достаточно.

Турок опустил кинжал, посмотрел на кошель: там было раза в четыре больше, чем стоил мальчик. Но затем коснулся длинного пореза на щеке, нанесенного Уильямом.

— Мальчишка пролил мою кровь, убил моего слугу и за это поплатится жизнью.

Он занес кинжал, готовясь ударить.

— Мое имя — Джованни Джустиниани Лонго, и если ты убьешь этого отрока, станешь моим врагом.

Загорелое чуть не дочерна лицо турка сделалось нездорового желтого цвета. Он посмотрел на потрепанную кольчугу Лонго, на меч в его руке, на суровое лицо. Пробормотал: Katil Türkin. Опустил кинжал, грубо пихнул парня к Лонго.

— Эфенди, мальчик ваш. Забирайте!

Он подхватил кошель, не озаботившись даже подобрать просыпавшиеся монеты, вскочил на коня и поскакал по улице. Охранник побежал следом. Лонго посмотрел на Уильяма.

— Чем же ты его так сильно разозлил? — спросил он по-английски.

Уильям плюнул вслед работорговцу, повернулся к спасителю:

— Он собирался продать меня в рабство. Я не хотел, чтобы меня продавали.

Уильям подозрительно посмотрел на Лонго.

— А что вы ему такое сказали? Отчего он ушел? Что значит Katil Türkin?

— Погибель Турок. Под этим прозвищем я известен среди них.

— А что вы со мной делать собрались?

— Мне рабы не нужны. Можешь идти, куда пожелаешь.

Паренек не двинулся с места.

— Мне некуда идти. У меня нет ни денег, ни пищи. Хотя бы дайте оружие, чтоб я смог защитить себя.

Лонго сурово посмотрел на него. Что-то — быть может, блеск в глазах или вера в умение с оружием в руках найти свое место в мире — напомнило Лонго о молодости, о временах, когда был таким же юным.

— Мальчик, как тебя зовут?

— Уильям, сэр.

— Сколько лет?

— Шестнадцать.

Лонго глянул недоверчиво.

— Э-э, пятнадцать, сэр, — тут же поправился мальчуган. — В следующем месяце исполнится.

— Уильям, ты очень далеко от дома. Как же ты оказался в Константинополе?

— Мы поплыли за специями, но корабль захватили турки. А меня привели сюда, чтобы продать как раба.

— Понимаю. Ты умеешь биться?

— С кинжалом в руках я могу постоять за себя.

— Уверен?

Лонго вытянул из-за пояса кинжал, швырнул мальчугану — тот ловко поймал.

— Уильям, жизнь моих людей нелегка, — предупредил Лонго. — Мы часто сражаемся, мы не сидим на месте. Лгать не буду: со мной, скорее всего, до старости не доживешь. Но пока жив, можешь снискать славу, сражаясь против турок. Что скажешь?

— Я ненавижу турок. Они убили моего дядю и матросов, с которыми я плыл. Они били меня, продавали в рабство. Я с радостью буду биться с ними.

— Хорошо. — Лонго пожал Уильяму руку. — Отныне ты — мой воин.

Лонго повернулся и крикнул стоящему в двадцати ярдах Тристо, уже обнявшему пышногрудую торговку хлебом:

— Тристо, поди сюда!

Тот поцеловал торговку, прошептал: «Прости, любимая». Рука его соскользнула с талии и крепко ущипнула молодку за мягкое. Затем Тристо проворно отскочил, уклоняясь от оплеухи, и, безмятежно улыбаясь, прошествовал к Лонго.

— Ну что такое? Она уже хотела зазвать меня к себе домой!

— Тристо, это Уильям, новый рекрут.

— Рад видеть тебя с нами, парень, — объявил Тристо и так шлепнул Уильяма по спине, что тот зашатался и едва не рухнул наземь.

— Тристо о тебе позаботится, — сказал Лонго. — А твоя задача — не дать ему влезть в неприятности. У него слабость к игре в кости и женщинам. Справишься?

Уильям кивнул.

— Тогда отведи его на корабль и прикажи готовиться к отплытию. Снимаемся вечером.

— А вы куда?

— Во дворец, засвидетельствую свое почтение императрице-матери. Иоанн умер. Возможно, ей понадобятся наши услуги.

* * *

София стояла у окна своей спальни на женской половине Влахернского дворца и смотрела на торговую площадь позади здания. Наблюдение повседневной суеты, обычных людей, занятых обыденными человеческими делами, успокаивало — всегда, но не теперь. Нынче и на рынке многие были одеты в черное, и мысли царевны неизменно возвращались к событиям последних дней. Минуло меньше недели со дня похорон Иоанна Восьмого, а ее будущее, как и будущее империи, оставалось в неопределенности. Старший из братьев Иоанна, Константин, был далеко, в Мистре, самом сердце Пелопоннеса. Другой брат, Фома, по слухам, обретался где-то неподалеку. Про Дмитрия, самого младшего и амбициозного из братьев, никто ничего не знал.

Размышления Софии прервал цокот копыт. Она выглянула и увидела приближавшегося всадника. Высокий, статный, едет умело, на боку — меч. Светловолосый. Наверняка гость из чужих земель, возможно итальянец, из Северной Италии. Лицо на удивление красивое — но и суровое, сильное. Полное угрюмой решимости… Софии оно вдруг напомнило лицо дяди.

Кто же он? Итальянские послы уже побывали во дворце, выражая соболезнования по поводу смерти императора и лживо обещая помощь. Этот итальянец уж точно не от Генуи и не от Венеции. Кто же?

Въехал во двор, спешился. Хоть бы не принес плохих новостей!

Внезапно итальянец посмотрел вверх, заметил Софию в окне башни. Их взгляды встретились — и он не отвел глаз. София отступила в глубь комнаты, задернула штору. Когда она выглянула снова, итальянец уже исчез.