он ест, она вполне могла утратить всякое чувство меры, поскольку ее собственные порции, сколь угодно большие, должны были казаться намного меньше; разве она могла осознать, что вторая печеная картофелина или миска рисового пудинга со сливками – это лишнее, если ее муж съедал втрое больше? Мама протягивает ей блюдце с еще одним ломтиком розового торта, который, в строгом смысле слова, предназначен мне в честь дня рождения.

– Спасибо, Делла.

Сестра Барбары, Элеонора, говорит:

– Хорошо, мы можем писать на этой шкуре – но что именно и чем?

– Маслом? – предлагает тетя Оливия. – Можно взять мои краски.

Кто-то возражает, что у индейцев не было масляных красок, а миссис Сингер подчеркивает, что дети ничего не узнают.

– Но мы-то узнаем, – возражает мама. – Уже знаем.

– Послушайте, – говорит миссис Сингер, – меня осенило! Подумайте про их встречу – ну, поселенцев и индейцев. На самом деле писаниной занимались индейцы, но ведь все могло быть и наоборот! Случись оно так, текст выглядел бы обычным, а это значит, что мы можем его написать.

Прошу прощения, необходима короткая пауза. Позвольте мне встать и подойти к окну; позвольте положить эту сломанную ветку вяза – формой она напоминает рога деревянного оленя, из тех оленей, какие встречаются под огромнейшими рождественскими елками на открытом воздухе, – в камин. Дамы, я не этого хотел. Дамы, я лишь жажду узнать, надо ли в моем состоянии упражняться или избегать активности; ведь если мне следует упражняться, я отправлюсь на поиски своего скаутского ножа.

– Мистер Вир! Ну мистер Вир!

– Да? – Я выглядываю через приоткрытую дверь.

– О, вы одеты, я вижу по вашему рукаву.

– В чем дело, Шерри?

– Не входите, я не одета.

(Доктор Ван Несс возвращается, и Шерри прячется, хлопнув дверью своей кабинки.)

– Доктор, что касается инсульта…

– Мистер Вир, если я отвечу на ваши вопросы, вы согласитесь пройти небольшой тест? Своего рода игра с зеркалами. И еще не могли бы вы взглянуть на кое-какие картинки?

– Да, если вы ответите на мои вопросы.

– Ладно. Итак, у вас был инсульт. Должен заметить, с виду не скажешь, но я готов это принять. Каковы ваши симптомы?

– Не сейчас. У меня еще не было инсульта – пожалуйста, постарайтесь понять.

– У вас будет инсульт?

– Он случился в будущем, доктор. И не осталось никого, кто бы мог мне помочь, совсем никого. Я не знаю, как быть – и потому вернулся в прошлое, к вам.

– Сколько вам лет? Я имею в виду, сколько было, когда случился инсульт.

– Точно не знаю.

– Девяносто?

– Нет, не девяносто, не так много.

– У вас еще есть собственные зубы?

Я ощупываю их пальцами.

– Почти все.

– Какого цвета ваши волосы? – Доктор Ван Несс наклоняется вперед, бессознательно принимая позу прокурора на суде.

– Я не знаю. Их почти не осталось.

– Пальцы болят? Они шишковатые, опухшие, непослушные, воспаленные?

– Нет.

– И вы все еще время от времени испытываете сексуальное желание?

– О да.

– Тогда, я думаю, вам около шестидесяти, мистер Вир. То есть до инсульта осталось всего пятнадцать-двадцать лет – вас это беспокоит?

– Нет. – До этого я стоял в дверях смотровой. Теперь отхожу в сторону и сажусь на стул; доктор Ван Несс следует за мной. – Доктор, левая сторона моего лица оцепенела – у меня такого выражения никогда раньше не было, а теперь оно не меняется. Левая нога постоянно кривая, как будто неправильно срослась после перелома, а левая рука не очень крепкая.

– Головокружение бывает? Часто ли вы чувствуете рвотные позывы?

– Нет.

– У вас хороший аппетит?

– Нет.

– Вам больно передвигаться? Очень больно?

– Только эмоционально – ну, знаете, из-за того, что я вижу.

– Но не физически.

– Нет.

– Случился только один инсульт?

– Думаю, да. Я проснулся в таком виде. На следующее утро после смерти Шерри Голд.

– Мисс Голд? – Доктор едва заметно, как бы невзначай указывает подбородком в сторону разделяющей нас перегородки. Интересно, слушает ли меня девушка; надеюсь, что нет.

– Да.

– Но после этого ваше состояние не ухудшилось.

– Нет.

– Мистер Вир, вам необходима физическая активность. Выходите из дома, прогуливайтесь внутри него и беседуйте с людьми. Совершайте променад в несколько кварталов каждый день, если погода благоволит. Кажется, у вас большой сад?

– Да.

– Ну так поработайте в нем. Избавьтесь от сорняков и прочего.

Именно этим я частенько и занимаюсь – избавляюсь от сорняков и прочего. «Прочее» обычно цветы, а то и овощи; еще я нередко обнаруживаю, что выдрал из земли сорняк, который был милее взлелеянной клумбы. Есть один, которого я не видел уже много лет, он рос между забором и переулком у бабушкиного дома – очень высокий сорняк с нежной прямой колонной зеленого стебля и горизонтальными веточками на одинаковом расстоянии друг от друга, изящными и тонкими; каждая была безупречна и несла пучок миниатюрных листьев, которые весело глядели на солнышко. Я иногда думал, что летом деревья такие тихие, поскольку испытывают подобие экстаза; именно зимой, когда, по словам биологов, природа спит, они на самом деле бодрствуют – ведь солнца нет, и они словно наркоманы без наркотика, которые спят тревожным сном и часто просыпаются, бродят по темным коридорам лесов в поисках солнца.

И теперь я буду искать свой нож, тем самым выполняя упражнения, предписанные доктором Ван Нессом. Нож был большой, с надписью «Бойскаут». Накладки черные, из искусственного оленьего рога, от чего в воображении (по крайней мере, моем) рождался искусственный олень – с рогами, поднятыми гордо, как подобает любому обитателю вязовых рощ, – бродящий по лесу среди просыпающихся деревьев; деревьев, чьи листья умирают вместе с летом во всем своем синюшном многоцветье, но синяки эти прекрасны, словно кожа племен нерожденных, утаенных от человечества, ибо Господь, судьба или тупой научный случай (слепой, писклявый бог-обезьяна, бог-идиот ученого люда – мы встречались раньше; мы знаем тебя, смутьян вавилонский) лишили нас возможности лицезреть все эти алые и желтые – истинно красные, оранжевые, серо-буро-малиновые – народы на наших бульварах, а заодно отняли все удивительное богатство стереотипов, которыми мы могли бы насладиться, будь они нам дозволены: алый народ, чьи кулаки крепки, а женщины распутны, чьи диалекты невнятны, но зато они умеют рисовать мелом на стенках газетных киосков и демонстрируют выдающиеся способности в розничной торговле принадлежностями для хобби, вроде крохотных, игрушечных реактивных двигателей и моделей мусоровозов, чьи прожорливые огузки во время поездок по деревянным столешницам сосланных в подвалы обеденных столов пожирают отбросы вокзальных забегаловок; оранжевый народ с его странной религией, требующей поклонения солнечным часам (а наша собственная религия кажется другим