— Смирно! — Войска щелкнули каблуками — неподвижный взгляд устремлен вперед, кулаки крепко прижаты к бедрам.

— На пле-чо! — выкрикнул старшина. Две укороченные ручки от метел медленно поползли вверх и заняли правильное положение.

— Налево шагом марш! — Маленький взвод бодро зашагал к окну.

— Взвод, стой! — Старшина споткнулся о стул и едва не упал.

— Кру-гом! — Рядовые неуклюже повернулись лицом туда, откуда только что пришли.

— Налево шагом марш! Нале-во! Напра-во! Нале-во! — Взвод быстро приближался к двойным дверям гостиной. Старшина, на мгновение задумавшийся о чем-то постороннем, мысленно призвал себя к порядку.

— Взвод, стой! — Команда прозвучала как раз вовремя. Еще один шаг — и рядовые врезались бы в тяжелую деревянную дверь.

— Взвод, вольно! — Один из солдат замешкался. — Эй ты, растяпа! Да-да, ты! Что я сказал? Я сказал, вольно! Если не будешь выполнять команды, на месяц посажу тебя на хлеб и воду! А ну, вольно!

Каблук стукнул о пол. Руки спрятались за спину. Лицо сразу погрустнело: в перспективе месяц просидеть на одном хлебе с водой было, конечно, мало приятного.

— Взвод, разойдись!

Два маленьких человечка повернулись и прыгнули к отцу на руки. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт поднял своих детей, шестилетнего Томаса и пятилетнюю Оливию, крепко обнял их и рассмеялся.

— Ты чуть не угодила в переплет. — Он взъерошил Оливии волосы. — Целый месяц на хлебе с водой — думаю, тебе это вряд ли понравилось бы!

— Неужели ты правда сделал бы это, папа? — спросила девочка, глядя прямо в глаза Пауэрскорту.

— Не знаю, не знаю, — ответил тот. — Никогда ведь не угадаешь, на что способен настоящий старшина!

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт служил в Индии, в британской разведке. После этого он стал одним из лучших сыщиков Англии — его частенько приглашали расследовать загадочные убийства и преступления, совершенные как на его родине, так и за рубежом. Месяц тому назад он с детьми отправился в Дом ветеранов, чтобы навестить своего бывшего старшину, который стал челсийским пенсионером[2]и коротал вечера в роскошном бархатном кресле. На плацу старшина Коллинз был сущей грозой солдат — уж кто-кто, а Пауэрскорт прекрасно это помнил, — однако с Томасом и Оливией он обошелся как нельзя более ласково. Он показал им большой зал, где в 1852 году было выставлено для торжественного прощания тело герцога Веллингтона — тогда ветераны круглые сутки несли караул у гроба великого воина. Затем они вместе заглянули в маленькую комнатку старшины с кроватью, которая складывалась и убиралась в стену. Дети пришли в восторг и немедленно потребовали у отца, чтобы он объяснил, почему их кровати дома не устроены так же. Потом старшина уселся с ними на зеленой лужайке над Темзой и принялся рассказывать об удивительных индусах с огромными бородами, о биваках высоко в горах и об ужасном холоде в Крыму, где он потерял палец на ноге.

— Да благословит их Господь, сэр, — сказал старшина Коллинз Пауэрскорту, когда они уходили. — Побудешь чуток с ними рядом, и сам словно молодеешь. Своих-то внучат у меня нет, так что спасибо вам большое — порадовали старика!

— Считайте их своими почетными детьми, старшина, — ответил Пауэрскорт. — И можете не сомневаться: мы еще вернемся!

— Полагаю, вам захочется взглянуть на картины, — довольно грустно сказал в тот же день Джеймс Хэммонд-Берк, обращаясь к Эдмунду Декурси. Хэммонд-Берки жили в обветшавшем елизаветинском доме под названием Траскотт-парк, в Уорикшире — графстве, где по милости Божьей водились благородные олени и текли живописные речушки. Внутреннее убранство особняка Божья милость обошла стороной. Его хозяева бедствовали уже не одно десятилетие кряду, и их дом находился в плачевном состоянии.

Эдмунд проник сюда с помощью обычной уловки. У него было стандартное письмо, в котором говорилось, что он трудится над четырехтомным каталогом всех произведений искусства, хранящихся в Великобритании; этот каталог якобы предполагалось опубликовать в течение ближайших десяти лет. В качестве спонсоров предприятия выступал ряд фирм, и первое место в нем занимала фирма «Декурси и Пайпер» на лондонской Олд-Бонд-стрит. Декурси объяснял адресатам письма, что им крупно повезло: теперь любой, кому вздумается пополнить свою коллекцию, может обратиться к Декурси и Пайперу, а там их немедленно снабдят информацией о том, где проще всего приобрести, скажем, очередного Карпаччо или Караваджо. Если же, паче чаяния, кто-то пожелает что-нибудь продать — Декурси всегда с обворожительной улыбкой подчеркивал маловероятность этого события, — что ж, фирма «Декурси и Пайпер» попробует помочь клиенту и в этом случае, хотя, разумеется, с большой неохотой.

По странному стечению обстоятельств многие дома, которые посещал Декурси, настоятельно требовали ремонта. Дырявые крыши, неисправная канализация, допотопные кухни — все взывало о переменах, на которые у хозяев решительно не хватало средств.

Почти все картины Хэммонд-Берков висели в столовой и в большом зале.

— Мне кажется, было бы лучше, если бы вы на некоторое время оставили меня одного, — сказал Декурси хозяину. — Мне нужно сделать кое-какие записи.

Он помахал устрашающе огромным черным блокнотом. Куда бы ни попал Декурси, он обязательно составлял подробные описания всех картин и скульптур, находящихся в доме. Это было его прикрытием. Если бы в том возникла нужда, он запросто составил бы первый том обещанного каталога. Истинной же целью его визитов были поиски тех произведений искусства, которые пользовались на рынке особенно высоким спросом.

Он уселся за маленький письменный столик и приступил к работе. Мало кто из тех, с кем он сводил знакомство, не претендовал на обладание шедеврами Тициана и Ван Дейка. Ну конечно, вот они — висят над гигантским камином. Декурси тщательно осмотрел их и покачал головой. «Обычная история», — пробормотал он себе под нос. На нынешнем этапе своей новой карьеры Декурси уже весьма неплохо разбирался в картинах старых мастеров. Как-то он похвастался Уильяму Аларику Пайперу, что сможет распознать фальшивого Тициана за пятьдесят шагов. Не обошлось без этих подделок и в Траскотт-парке. На протяжении многих лет жители континента облапошивали приезжавших к ним английских туристов. Хитрые венецианцы и не менее хитрые римляне мгновенно выясняли, кто из старых мастеров пользуется у их гостей самой большой популярностью. Неделя-другая — и невесть откуда взявшиеся копии и фальшивки с торжеством доставлялись на широкие просторы Гемпшира и Суррея.

«1. Изабелла, супруга испанского императора Карла Пятого, — писал он. — 2. Распятие Христа». Затем Декурси добавил слово «тициан» с маленькой буквы — теперь он не забудет, что в действительности картины не принадлежат кисти этого мастера. Следующие четыре страницы блокнота и номера с третьего по сорок первый заняли портреты прежних владельцев усадьбы: со стен на него смотрело множество ныне покойных Хэммонд-Берков, среди которых попадались просто Хэммонды, а иногда и просто Берки. Здесь были Томасы и Сары, Генри и Уильямы, Алисы и Констанции. Все они казались вполне довольными своей участью — только одна пожилая дама, запечатленная на холсте неведомой рукой, видно, была недовольна портретистом и хмурилась так, словно хотела, чтобы он поскорее убрался из ее дома. Художники были разные — несколько подлинных Неллеров, два-три сомнительных Гейнсборо.