— Если первое, то я решу эту проблему. Хочешь?

— А ты? — вздергиваю вопросительно одну бровь и зачем-то спрашиваю я.

— Хочу, — делает еще один шаг, вынуждая меня нырнуть под его руку и поспешно кинуться к лестнице.

Черт знает что творится!

— Тань? — тянет сзади за подол юбки, и, я возмущенно фыркая, бью его по рукам.

— О, ты и имя мое знаешь?

— Не только имя.

— П-ф-ф…

— Блин, да постой же ты!

Но я только стремительно влетаю в медкорпус и громко даю о себе знать.

— Здравствуйте! Мне прилетел в лоб волейбольный мяч.

И тут же надо мной начинает хлопотать школьная медсестра, проверяя мое состояние и задавая бесконечные вопросы.

— Голова кружится? Есть ли звон в ушах? Тошнит? Чувствуешь усталость?

И на все эти вопросы я уверенно отвечала нет, пока Марк Хан сидел на кушетке напротив и сверлил меня своим стальным и непреклонным взглядом. Вальяжно откинулся на стену, нога на ногу и смотрит. Так смотрит, что кажется еще немного и я точно заработаю себе сотрясение мозга или косоглазие, пытаясь не пялиться на него в ответ.

Потому как я уже почти не слышу слов медсестры, что воркует надо мной и пытается приободрить. Нет! Я всеми правдами и неправдами стараюсь не встречаться с ним глазами. Потому что коротит. Замыкает.

Искрит…

Боже! Зачем так человека смущать? За что?

— Танечка, не вижу никаких критических повреждений, но давайте сегодня все же немного передохнем. Ладно? Вот вам освобождение и ступайте домой. Покой и крепкий сон еще никому не повредил.

— Спасибо, — киваю я, принимая из рук медсестры справку, и выхожу из медбокса.

Кен, естественно, за мной. Молниеносно вырывает освобождение из рук и придирчиво его рассматривает, пока я возмущенно пялюсь на эту, в край обнаглевшую, морду.

— Отдай!

— Вот, Тань. Видела, что тебе тут написала Тамара Салмановна? Максимальный покой!

— И? — напряглась я в ожидании его ответа.

— Сейчас водителю своему позвоню и отвезем тебя домой. На метро или автобус тебе сейчас никак нельзя. Вдруг голова закружится или еще что-то. Упадешь, ударишься, а я потом себе это никогда не прощу, знаешь ли.

А я только смотрю на него и понимаю, что просто так этот банный лист от меня не отлипнет. Вообще без шансов. Поэтому я только согласно киваю и принимаю максимально непринужденный вид.

— Ладно.

— Ладно? — поднимает на меня глаз.

— Да, ладно, — бесконечно киваю, скрещивая за спиной пальцы.

— Ок. Тогда я к физруку, покажу твое освобождение и сразу едем. Норм?

— Норм, — снова как болванчик киваю я и заставляю себя улыбнуться.

— Договорились, Тань, — затем подается сильно ближе и стискивает своей горячей рукой мои холодные, дрожащие пальцы.

— Да, — подвожу я черту и начинаю спускаться с лестницы, а дальше заставляю себя размеренным шагом двигаться к раздевалке.

Еще ближе. И еще…

Скрываюсь за ней и протяжно выдыхаю жуткое напряжение. А затем на пятой космической хватаю с вешалки свои вещи, сгребаю без разбора их в рюкзак и скорее к выходу. Короткий взгляд за дверь и бежать.

Мимо охраны.

Поспешно пересекая школьный двор.

По улице и до метро.

И дальше, пока сердце рвется из груди.

А успокоится себе позволяю только тогда, когда вагон сообщением Лубянка-Выхино трогается с места, увозя меня от соблазнов «Золотой Лиги». Откидываюсь на спинку сидения и облегченно выдыхаю.

Пронесло…

Или нет?

Конечно, на следующий день в школу идти было боязно. Ну, а как? Поступок мой меня совершенно не красил и врать я ненавидела, но и другого выхода у меня просто не было. Марк Хан вынудил меня пойти на крайние меры и совершенно не оставил выбора.

Вот только эти думы меня не спасали, а потому первые четыре урока я буквально летала по школе, дабы на перемене не наткнуться где-то на параллельный класс и наглого парня. И, знаете, получалось. Только на большой перемене пришлось посмотреть правде в глаза и войти в просторное помещение столовой.

И все время, стоя у раздаточной, я чувствовала затылком чей-то пристальный взгляд.

Блин!

Пришлось терпеть, а затем взять свою еду и прошмыгнуть за столик, где меня уже ждала Майя.

— Привет.

— Привет, — кивнула я девчонке и уже привычным движением поставила на ее поднос свой десерт — сегодня это был малиновый чизкейк.

— Чего ты опять как прибитая бродишь? — не отрывая взгляда от телефона, спросила меня Мцитури.

— Да так, имела вчера неосторожность развести местного Идола.

— Ну-ка, ну-ка?

И я тут же кратко поведала ей историю вчерашнего похода в медбокс.

— Ну, подруга, тут два варианта.

— Да?

— Ага. Первый, но, уж прости, маловероятный.

— Почему маловероятный? — перебила я девушку.

— Потому что, Таня, ты его Барби видела? На ее фоне половина школы просто рой моли. Я, в том числе. Это объективно.

И я тут же тяжело вздохнула, принимая ее слова за правду. Кристина Батурина была очень эффектной девочкой, в отличие от меня. И она умело подчеркивала свою красоту косметикой, идеальным маникюром и всеми этими девчачьими ужимками, что были мне чужды. Да, все верно, мы были абсолютно в разных весовых категориях.

— Но все же, я могу допустить, что ты нашему Кену элементарно понравилась.

— Понравилась? — задохнулась и прижала ладони к вдруг вспыхнувшим щекам, — Я?

— Ну не я же, Тань? — фыркнула Майя и закинула в рот порцию зеленого горошка.

— Да ну, бред, — передернула я плечами.

— И я, и я, и я того же мнения. Но ты не страшная же как ядерная война, а вполне себе ничего, надо признаться.

— А второй? — поджала я губы.

— Спор, — развела руками девушка.

— Какой еще спор? — подавилась я глотком чая.

— Ну такой, где главный военный трофей — это новенькая Таня Сажина. Ты!

— Боже!

— Ну или просто по приколу, знаешь. Вот у нас в прошлом году тут тоже шоу было. Так же, как и ты пришла одна по спонсорству, так ее быстро взял в оборот Макс Левашов. Он уже выпустился, не покажу. Но красавчик, не поспоришь — самбист, мускулы там, все дела. Так вот. Влюбил он эту горемычную в себя стремительно и навсегда, а потом угорал, как она за ним по коридорам таскается и в великих чувствах клянется. Так и была эта дева несчастная у него целый год на побегушках. Жалкое зрелище. Не надо так, Тань.