медленно бретельки бюстгальтера с хрупких девичьих плеч. И хотя я дал себе установку не приближаться к Даше, мне все равно ненавистно видеть ее с кем-то другим.

Я до сих пор не знаю, как с этим смириться… И не могу простить себе вспышку страсти, помутнение рассудка в виде поцелуя.

Черт, если бы меня спросили, как я ощутил тот поцелуй, я бы сказал — это касание зимы. Когда маленькие снежинки падают впервые на твои губы, оставляя легкое покалывание, а ты как идиот, пытаешься поймать еще, переполненный детской радостью.

Я идиот. Я не хотел прекращать ее целовать. И за это стоит кому-то дать мне по морде.

Нам нельзя быть вместе. Я обещал…

— Эй, — Соболь пальцами щелкает у меня перед носом. Оказывается, мы дошли до красного лекционного зала быстрее, чем я думал. И Арсений куда-то успел подеваться по пути, оставив нас вдвоем. — Думаешь, Темочка устроить подлянку?

— Думаю, что могу захотеть врезать ему еще разок, — я сворачиваю за угол, кидаю рюкзак на подоконник, затем сажусь на него сам. Рус же приваливается к стене, скрестив руки на груди и грозно сверлит белую стену напротив.

— Мне кажется, у него проблемы с кукухой. Ну реально так бесится из-за девки… тем более она сама тогда к тебе лезла, я хорошо помню.

— А ты чего?

— А что я? — удивленно он смотрит на меня.

— Неужели та рыжая понравилась? — я вспоминаю душевую и немного злюсь на Соболева, что он вообще вломился на женскую территорию.

— Эта лисичка не в моем вкусе. Ты видел, какие она носит хвостики? — он пальцами водит в воздухе, словно накручивает на них кудри. — Она же чокнутая. Рыжая бестия, — на последней фразе Рус отчего-то загадочно улыбается, так будто попробовал на вкус что-то безумно приятное и теперь смакует.

— Чокнутая, которая никогда не будет твоей, — подстегиваю его, пытаясь перестать думать о Дашке.

— Твоя приемная сестричка тоже твоей никогда не будет, — напоминает Соболь и меня опять переклинивает. Мы с Русланом давно дружим и в целом, он единственный, кто знает о моей больной тяге к Дашке. А еще о нашей безумной маман, и о девушке, чью фотографию я храню в старой рамке, под матрасом.

Как же сложно… Чувствую себя раненым солдатом, которого перевозят в закрытом поезде в лютую жару. Сердце заходится от боли, кости ломит и мозг плывет так, что плохо соображаешь.

— Ты так переживаешь за меня? — кошусь на него, и получаю в ответ ухмылку. Типично. Руслан не особо многословен с чужаками, зато со своими его язык несет тысячу колкостей, к которым привыкаешь не с первого дня. Зато он не врет. Прямой как рельса. Пожалуй, для меня самое важное качество в человеке — искренность.

— Скорее негодую, относительно твоего решения держаться от нее подальше.

— Негодуй молча, — вытаскиваю телефон, и как назло в ленте попадается реклама балетной школы. Даже интернет намекает, что отвязаться головой и сердцем от Дашки будет непросто.

— Кстати, ты знаешь, что Ставицкий сегодня вечеринку устраивает?

— Нет, — сухо отзываюсь. Арсений у нас любит тусовки, движ и выпить. Я же больше предпочитаю спокойную компанию, круг так сказать близких людей, от которых не ожидаешь подлянки.

— Я тоже не пойду, — Руслан крутит на запястье браслет-фенечку.

Дальше разговор у нас не складывается, потому что я показываю жестом Соболю замолчать. Голос Дашки, внезапно заполняющий собой коридор, врезается в мое сознание острым лезвием.

— Если честно, я никогда не была на таких тусовках, — говорит она кому-то. Неужели собралась идти на вечеринку к Арсению? Да ну, быть не может. Кто бы дал ей пригласительный?! Он же у нас вип-товарищ и приглашает к себе только тех, кого выбрал сам.

— Я тоже, — отзывается второй довольно мягкий женский голос. Рус вытягивает шею, выглядывая из-за стены, и пытаясь разглядеть, что там происходит в коридоре.

Хватаю его за плечо и тяну назад.

— Что? — недоумевает друг шепотом.

Не отвечаю, жестом показываю, чтобы он заткнулся. Соболев в ответ обхватывает меня за шею и нагибает, пытаясь в шутку бороться.

— Прекрати, дай послушать, — вырываюсь я.

— Просто переспи уже с ней и забей, — советует Руслан.

— Придется надеть платье, — сообщает незнакомый женский голос и мы оба, наконец, можем разглядеть, кому он предназначен.

— Это же лисичка, — удивляется Соболь. — Не думал, что такие ходят на вечеринки. Она же должна сидеть дома и смотреть “баю-бай”.

— Ты заткнешься, сегодня или нет? — змеей шиплю я не него.

— А я, наверное, джинсы, — говорит Дашка.

— Твой Артем немного странный, — констатирует факт рыжая. Знала бы она, что не немного, а прилично странный. Стоп! “Твой”? Неужели они уже…

Я выпрямляюсь, ощущая как за ребрами неприятно скребет. Проклятье. В груди пиликает датчик детонатора, который вот-вот разорвется. А я ведь старательно его сдерживаю на протяжении девяти лет.

Дальше их разговор мы, ясное дело, не слышим. Студенты подваливают, шумят, заходят в аудиторию. У всех жизнь продолжается, тогда как меня не по-детски штырит.

Рус кладет руку на мое плечо, сильно сжав его.

— Пойдем, — говорит он.

— Куда?

— Ну… кажись на дурацкую вписку, куда ж еще.

— Я думал, — сглатываю. — Ты планировал провести вечер в компании своей училки.

— Подождет, — отмахивается Соболь. — Друзей на девок не меняю, братишка.

___ Дорогие читатели! Буду благодарна, если поддержите роман звездочками.)

Глава 05 — Даша

— Миронова, — кричит балетмейстер, пока я пытаюсь подняться. Это уже третье падение за тренировку, хотя раньше подобного не наблюдалось. Но теперь, когда я смотрю на сцену, в сторону пустых мест, вижу там лицо мамы и ее разочарованный взгляд.

У меня будто пропал зритель, для которого все это время я танцевала.

— Простите, — лепечу как малолетняя ученица, вставая на ноги. Девчонки тихо шушукаются за моей спиной, а Лана так вообще не скрывает самодовольную улыбку. И мне бы поставить ее на месте, вновь показать, что значит быть настоящим лебедем, но я как идиотка распускаю нюни.

После тренировки Анатолий Аркадьевич подзывает меня к себе. Он раздражен, оттого его широкие ноздри раздуваются активнее, а руки упираются в бока. Взгляд косой, исподлобья, при этом полный равнодушия.

В балете нет места жалости. И меня, ясное дело, никто жалеть не будет.

— Я не знаю, что со мной… — начинаю оправдываться, понимая, что звучит это максимально глупо.

— Даю тебе перерыв неделю, — вдруг сообщает он, не глядя на меня. Сидит и пишет что-то в своем красном ежедневнике. — Если вернешься и еще раз упадешь, может больше вообще не приходить. А теперь закрой дверь с другой