— Вот, дорогой Пётр Александрович, здесь три адреса, три владения, соответствующие вашим запросам. Владельцы продают их, и не прочь продать срочно, отсюда и цена. Поскольку вы прежде не покупали домов, позвольте посоветовать вам нанять архитектора, который сможет оценить состояние строений.

— Это умно, — согласился я, — только где ж его нанять? И, главное, кого?

— За этим дело не станет, найти можно. А потом вам потребуется юрист — проверить купчую и все документы, необходимые при покупке. Настаивайте, чтобы купчую оформил продавец, вам, как человеку нездешнему, это будет и хлопотно, и сложно.

— Я ценю ваши советы, Исаак Абрамович, — сказал я, вложив в слова столько искренности, сколько было уместно.

Взял список. Посмотрел. Всё правильно, намеченный дом был среди рекомендованных к покупке. — Немного отдохну, и отправлюсь по адресам.

— Прежде поговорите в телефон. Можете воспользоваться моим аппаратом.

И я воспользовался. Телефонизация Ялты — это очередное свидетельство того, что в области прогресса она впереди всей России.

В номере я провёл четверть часа. Посмотрел газеты не на ветру, а в спокойной обстановке. В спокойной обстановке читается много лучше.

Но ничего особенного не вычитал, разве что заметку о том, что «пиесса прославленного ялтинского драматурга Чехова „Вишнёвый сад“ с огромным успехом идет на сцене Московского Художественного Театра. Сам Антон Павлович намеревается в скорейшем будущем возвратиться домой и начать работу над новым шедевром».

Немножко развязно, а так хорошо. Ценят Чехова в Ялте. Как не ценить.

А я «Вишнёвого сада» не видел ни разу. Не пришлось. Ни в своём времени, ни во времена иные. Да я и не театрал ни разу. Не до театров, когда бегаешь под пулями врагов. Ну, или наоборот.

Пока пуль нет, но и театр поблизости отсутствует. В Ялте нет своей труппы. Иногда бывают гастролеры, но не в феврале же.

Пора.

Вышел. Ай, хорошо! Извозчик-то дожидается. Иной, мнительный человек подумал бы, что за ним следят. А я и не думаю, я знаю. Ялта тесно соседствует с Ливадией, резиденцией Государя, и потому каждый извозчик с Охранным Отделением на короткой ноге. Кто-то больше, кто-то меньше. Работают грамотно, каждый извозчик пасёт свой район. Я достался извозчику за номером тридцать три. Так тому и быть.

Дом был недалеко, минут двадцать ходьбы, но покупателю приходить пешком несолидно. Хотя данный дом я точно не куплю. Но нужно делать вид. Иначе сразу вопросы — почему этот дом? Почему не осмотрел другие? Почему то, почему сё?

И я говорил с хозяином, московским венерологом. Доктор Бронштейн продает этот дом, поскольку строил его больше для дочери, а та возьми и переберись в Париж. И ей нужны деньги — этого доктор не сказал, я догадался. Революция требует денег. И ещё, и ещё, и ещё.

Дом я осмотрел. Поверхностно, конечно. Хороший дом. И сад осмотрел, хотя смотреть сад в феврале дело странное, и сам доктор постоянно говорил, что летом сад прекрасен.

Потом поговорили о цене, иначе было бы странно. Я сделал карточное лицо — непроницаемое и бесстрастное, но так, чтобы хозяин понял, что для меня дороговато.

И мы распрощались.

После чего я решил, что на сегодня довольно. Смотреть два дома в день для серьезного человека невместно. Я должен подумать, посомневаться, прикинуть финансы, объёмы предстоящих затрат, словом, вести себя как подобает солидному человеку, располагающими средствами относительно крупными, но не безграничными.

Одарив извозчика полтинником сверх меры, я поднялся к себе. Вот тут-то бы и посмотреть знаменитый МХТ, а — не получится. Москва далеко.

В томике, что я купил в «Избушке», пьес не было. Были только рассказы. Короткие. С короткими рассказами я, пожалуй, справлюсь. Поодиночке. Один, потом ещё один. Неспешно.

Но сначала нужно пообедать. Иначе опять возникнут вопросы: почему не ест? Подозрительно. Очень.

И я спустился в ресторан гостиницы. Пообедать

Ресторан скорее добротный, нежели роскошный. Но всё основательно.

Заказав то, что обыкновенно заказывают отставные капитаны с капиталом хорошим, но не чрезмерным, я стал ждать.

Начало века, жизнь нетороплива. Никакой «быстрой еды» порядочные люди не признают и относятся к ней подозрительно.

Официант принес нельму и маленький графинчик водки. Разминочка, так сказать. Для возбуждения аппетита. Им, понимаешь, аппетит сначала возбуждать нужно! Не знаете вы, господа хорошие, своего будущего. Не пройдет и пятнадцати лет, как вы не нельму — ржавую селедку будете за чудо почитать. И не белоголовку пить, не столовое вино двадцать один, а дикую сивуху — и то если очень повезёт.

Не знаете.

И не нужно.

Вдруг да удастся чуть-чуть сбить руку, держащую калейдоскоп? Тогда картинка изменится. Немного.

Грезы о будущем были прерваны купцом, что сегодня поселился во «Франции». Он шёл по залу, на две трети пустому и вглядывался в обедающих, словно искал знакомца. Искал, но не находил. Человек молодой, лет двадцати пяти, одет с иголочки, но по повадке видно провинциала.

Подойдя к моему столику он остановился и с надеждой спросил:

— Простите великодушно, но не будете ли вы господином Основским? Сергеем Сергеевичем Основским?

— Нет, не буду. Я Магель, Петр Александрович Магель. Ни разу не Основский.

— Ох, извините. Позвольте рекомендоваться. Валерий Николаевич Никитин, ну, знаете, может быть, «Никитин и сын», наш чай везде пьют.

— Так вы тот самый Никитин?

— Я сын.

— Присаживайтесь, — предложил я. Вид Никитина-сына был таков, что я немедленно пододвинул к нему графин и закуску. — Прошу вас.

— Благодарствую, — он отодвинул стул, присел, но к графину не прикоснулся. — Дал батюшке слово не пить более одной рюмки в день.

— И выпили на пароходе?

— Да, я с непривычки волновался. В первый раз по морю плыл. По реке привычно, и берег рядом, если что, доплыть можно. А море, оно такое… Большое море, — он оглянулся, точно боялся, что море хлынет в окна «Франции».

Но не хлынуло.

— Нет, я, пожалуй, пойду. Только не пойму никак. Мне письмо передали, в номер. Вернее, записку в конверте. «По делу, которое вас беспокоит, я имею верные сведения. Спуститесь в ресторан, и мы поговорим. Основский Сергей Сергеевич». Вот я и спустился. И где мне его искать? И откуда он знает о моем деле? Я ведь только-только приехал, и никому ничего не рассказывал.

— Возможно, что он ничего и не знает, предполагаемый Основский.

— Но ведь пишет…

— Такую записку любому можно написать. Он же не указывает, что за дело. У нас у каждого свое дело.

— Но зачем? Глупая шутка или…

— Или кому-то понадобилось, чтобы вы спустились вниз.

— Но, опять не пойму, зачем?

— Посмотреть на