находилось прямо за церковью. К учебному году его подновили и покрасили в белый – деньги на ремонт, как обычно, собирала «святая шестерка». Так с легкой руки пастора в городе называли женский церковный комитет.

– Ладно, – сказал Гензель, – значит, дома увидимся.

– Смотри в оба, – напутствовала его Гретель. – Если встретишь Нильса и его шайку, беги!

Гензель ее уже не слушал. Среди детворы, заполонившей церковный двор, он высмотрел мальчишек, живших по соседству, и поспешил к ним. Это были дети углежогов, дровосеков и смолокуров – всех тех, кто обитал рядом с лесом и жил его дарами. Гензелю уже махал Иуда Ган – долговязый и тощий, как зубочистка, сын птицелова. Парнишка в равной степени страдал из-за своего имени и своей фамилии[1]. Гретель боялась, что, в очередной раз услышав шутку про тридцать сребреников, бедняга решит последовать примеру библейского Иуды, повесившись на осине или каком-нибудь другом дереве. Впрочем, у Гана хватало друзей – во многом благодаря отличному домику на дереве, который несколько лет назад построил его отец. Тем, кто шутил про тридцать сребреников и поцелуй Иуды, вход туда был заказан.

«Ну, хоть не один домой пойдет», – подумала Гретель, глядя вслед Гензелю.

Приземистое здание кухни располагалось здесь же, на заднем дворе церкви. Кухня примыкала к трапезной, где уже послезавтра соберется городская знать, чтобы поднять кубки со шнапсом в честь Праздника Урожая. Столы для простолюдинов, растивших и собиравших этот самый урожай, будут накрыты на свежем воздухе.

Гретель направилась в сторону кухни, над черепичной крышей которой вздымались закопченные трубы.

– Что, попало от Агнес? – раздалось за спиной.

Гретель оглянулась и увидела Алису Йохансон, рыжеволосую фермерскую дочку. Ее шерстяной кардиган выглядел новее, чем курточка Гретель, доставшаяся ей от матери, а кожаные ботинки – прочнее и дороже. Семья фермера могла позволить себе больше, чем семья дровосека, однако Алиса посещала только воскресную школу и не слишком задирала нос.

– Еще как попало! – отозвалась Гретель. – А ты сегодня помогаешь на кухне? Котлы и все такое?

– Да! – Алиса догнала Гретель, и дальше они пошли вдвоем. – Мари, Клара и Эмма тоже с нами. Ну, хоть завтра не придется драить церковь!

– Зато мне придется, я в списке дежурных! – Гретель закатила глаза. – А послезавтра снова торчать на кухне!

– Не только тебе, – пожала плечами Алиса. – Послезавтра сюда всю школу сгонят, как обычно. Городская Трапеза – это вам не шуточки!..

Праздник Урожая отмечался в первый день ноября. Начиналось все с торжественной мессы, где пастор благодарил Создателя за обильный урожай, вспоминал святых покровителей Марбаха и молился за души усопших. Гретель слушала эту проповедь из года в год и уже наизусть выучила слова, где говорилось о единстве жизни и смерти: «Все рождается, все умирает – и природа, и человек. Так установил Создатель, таков естественный и незыблемый порядок вещей. Круг замыкается, и прах возвращается к праху».

За мессой следовала Городская Трапеза, по сути, большая тризна, где полагалось вспоминать покойных родственников. А потом горожане дружной толпой отправлялись на кладбище, чтобы привести в порядок могилы.

Считалось, что Праздник Урожая и Городскую Трапезу организует церковь, но вся грязная работа ложилась на плечи детей из воскресной школы. Они убирали и украшали собор, подметали огромный церковный двор, ставили столы, готовили традиционную поминальную кашу… Жители Марбаха приносили на празднество свою еду и напитки, но по заведенному порядку каждому доставалась небольшая плошка тыквенной каши из общего котла. В прошлом году Гретель стояла на раздаче и под конец Трапезы едва поднимала черпак. Обязанности распределяли сестры-монахини, но список дежурных мог в любой момент пополниться за счет провинившихся.

Девочки поднялись по ступенькам и вдвоем толкнули тяжелую дверь, ведущую на кухню. Помещение напоминало пещеру с прокопченным до черноты сводчатым потолком. В особые дни, такие, как Праздник Урожая, огонь пылал во всех печах и дым валил из каждой трубы. В будни же здесь готовилась еда для служителей городской церкви и сестер из монастыря Святой Агаты. Для этой цели хватало одной плиты, а многочисленные медные котлы, кастрюли и сковородки благополучно темнели и покрывались зелеными пятнами. Теперь всю эту коллекцию посуды предстояло начистить до блеска.

Глубокие каменные мойки располагались в дальнем конце кухни. Девочки-дежурные уже стаскивали туда громоздкую посуду, громыхавшую, подобно церковным колоколам. Эмма Бломертц – круглолицая, шумная и, как все прачки, довольно крупная – ворочала тяжеленные котлы. Одинаково тощие Клара и Мари снимали с полок многочисленные сковородки, кастрюли и черпаки.

– Ага, вот и помощь прибыла, – сказала Эмма, сдувая со лба белобрысую прядь. С гулким «бом!» опустив котел на каменный пол, она оглядела новоприбывших. – Знаете, я даже благодарна сестре Агнес. Теперь мы быстрее управимся с этой горой посуды!

– Да я знала, что без меня вы не справитесь, – отмахнулась Гретель. – И специально нарвалась!

Клара и Мари Шепард – сестры-близнецы и еще одни соседки Блоков – дружно захихикали. Эмма же рассмеялась так, что из-под каменных сводов кухни ответило эхо. Ее руки, лежавшие на дужке котелка, еще не стали такими же красными и опухшими, как у других девушек из прачечной, но все к тому шло.

Работа действительно предстояла немаленькая. Никому не хотелось торчать на кухне до вечера, поэтому дежурные сразу же взялись за дело – разложили потускневшую утварь на полу, натаскали воды, приготовили смесь уксуса и соли, от которой медь начинала сверкать как новенькая. Закончив приготовления, девочки расположились на полу и начали полировать посуду ветошью.

Время от времени кто-нибудь из монахинь заглядывал на кухню проверить, как идут дела. И каждая считала своим долгом сказать: «Старайтесь! Я хочу видеть свое отражение в этом котле, как в зеркале!» Когда третья по счету монахиня повторила ровно одно и то же, Алиса проворчала:

– Может, если мы скинемся им на зеркало, они от нас отстанут? А?

От уксуса щипало глаза и нос, соль разъедала пальцы, и все это вместе мешало сохранять уважительный тон.

– Зачем им зеркало? – фыркнула Эмма, в очередной раз сдувая прядь с широкого лба. – Они же тут все до одной ведьмы, а ведьмы не отражаются в зеркалах!

Гретель, Алиса и близняшки Шепард как по команде оглянулись на дверь, но там никого не было. Только тогда девочки позволили себе сдержанно похихикать.

– Ты путаешь, – сказала Алиса, чьи волосы почти не отличались цветом от медного ковша в ее руках. – В зеркалах не отражаются вампиры.

– Я слышала, если человек при жизни много грешил или занимался колдовством, есть шанс, что после смерти он станет вампиром… – прошептала то ли Клара, то ли Мари. Гретель вечно