– Что касается внешности, то тут я могу все. – Он постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся. – Правда, внутри часто все равно остается черт знает что.

– И вы знаете культистскую магию? – спросила Лан.

– Ну конечно, леди. А как еще, по-вашему, можно сделать то, что я делаю? Бору и Астрид помолиться, что ли? – И он негромко усмехнулся.

Гром аплодисментов раздался со стороны арены, напоминая ей о том, что время идет и скоро ее выход. Еще один номер, а потом она… Уже совсем скоро. И может быть, она больше никогда не увидит этого человека.

– Послушайте, мне очень нужно вас кое о чем спросить, – решилась она. – Вы говорите, что можете менять людей, но…

На этот раз Кайс слушал ее внимательно.

– Мне нелегко говорить об этом…

Она запнулась. Ей всегда было трудно говорить о себе такой, какой она была на самом деле, смотреть на себя объективно – это выводило ее из равновесия, выбивало из колеи, причиняло боль, с которой невозможно было жить и дышать. Вот и теперь ее сердце колотилось отчаянно, но она все же пересилила себя и выдавила:

– Вы умеете хранить тайны?

Кайс ушел, но велел Лан ждать. Потянулись мучительные дни. Она выступала. «Шоу должно продолжаться». Однако ей было трудно сосредоточиться на чем-либо, и раз-другой за эту неделю она чудом не сорвалась с каната. Астли едва не побил ее за это, предупредив, что если она все же свалится, но шею не сломает, то это сделает он.

Впервые в жизни его угрозы никак не подействовали на нее. Год за годом она жила, обманывая себя относительно своей природы, и вдруг перед ней замаячила возможность чуда.

Наконец посыльные принесли ей письма. Она вскрывала их украдкой, пытаясь избежать завистливых взглядов товарок.

– Может, покажешь нам, детка?

– Завела себе любовничка в городе? Скажи ему, что я его скоро отобью, я ведь куда красивее тебя.

– Пусть приходит с другом, мне без разницы.

Лан, не обращая на них внимания, читала и перечитывала послания Кайса. Первым пришел решительный отказ – то, о чем она просит, невозможно. У нее едва не остановилось сердце, но уже на следующий день она получила от него новое письмо, в котором он сообщал, что передумал и что есть одна новая технология – небезупречная, конечно, и очень рискованная, но это не значит, что не стоит попробовать. Еще через пару дней она получила от него инструкции – прийти в таверну на отдаленной окраине Вилтрииба, где раньше останавливалось много приезжих, а теперь многочисленные постоялые дворы опустели, а гранитные здания отелей наводили тоску своим заброшенным и унылым видом. Она ускользнула сразу после представления и, взяв одну из рабочих лошадей, смело пустилась верхом по льду навстречу ветру и снегу. Лишь оказавшись в городе, где по безлюдным площадям гуляла поземка, заглядывая сквозь разбитые витрины в некогда оживленные магазины, она поняла, какой счастливой была, по сравнению с другими, ее собственная жизнь. Торговля на городских иренах почти иссякла, редкие прохожие совершали сомнительные сделки прямо на перекрестках, жрецы проповедовали на улицах, возле бочонков с огнем, одаряя самородками своей мудрости кучки собравшихся погреться зевак. Лошадь с трудом поднималась по обледенелой улице, минуя массивный джорсалирский собор.

Прибыв на указанное место, Лан нашла таверну почти пустой. Это была обычная забегаловка, каких на каждом острове полным-полно, – торговцы заходят туда обговорить условия очередной сделки или пропустить по стаканчику, чтобы обмыть выгодное дельце. В течение ближайших дней укромный уголок рядом с барной стойкой, под сенью разных сельскохозяйственных орудий, украшавших стены, должен был стать местом ее переговоров с культистами.

Они сообщили ей, что старые каналы связи открыты и информация курсирует по Джокуллу из конца в конец, да и по всей империи тоже. Ее главный связной курил самокрутки и каждый раз, затягиваясь, надолго умолкал прямо посередине предложения, отчего разговор тянулся мучительно медленно. Но она терпеливо ждала. Орден Кайса заинтересовался ею. Они предлагали помочь.

На следующую встречу пришли уже сами члены ордена Хирургиены, вместе с Кайсом: они расспрашивали ее, не снимая капюшонов, от которых резкие черные тени падали на их лица. Они процедили все ее воспоминания, заглянули в каждый уголок ее души. Она рассказала им все.

– Я всегда была женщиной, – просто объяснила Лан. Эти слова она так часто твердила самой себе, что они стали для нее чем-то вроде мантры. – Дело тут не в выборе, просто я всегда знала, что я – девочка. Это мой истинный пол. В детстве я играла в куклы вместе с другими девочками, одевалась как они, и это казалось мне абсолютно естественным. Наверное, некоторые люди просто рождаются по ошибке не в том теле.

Пока она говорила, они не спускали с нее глаз; но ни разу никто из них не высказал своего мнения.

– Все мое детство, – продолжала она, – отец убеждал меня вести себя «нормально». Он бил меня, иногда жестоко, пытаясь сделать из меня мужчину. Но мне повезло – я получила хорошее образование, хотя и немало издевательств в придачу. Сверстники в школе избивали меня столько раз, что я со счету сбилась. Но отец и учителя не вмешивались, говоря, что это мне на пользу. Когда и это не подействовало, меня начали таскать по культистам, которые испробовали на мне все мыслимые и немыслимые снадобья и методы лечения, стремясь придать мне мужественности. Из школы меня к тому времени уже выгнали, и, сидя дома, я перемерила все мамины нарядные платья. Застав меня раз за этим занятием, родители посадили меня под замок и пригласили жреца Джорсалира, чтобы он изгнал из меня демона. По всей видимости, наша благословенная церковь придерживается того мнения, что человек должен быть либо женщиной, либо мужчиной – в зависимости от анатомии его тела, которая дается от рождения вместе с душой, и ничего тут не изменишь. Для них весь мир черно-белый.

– Не стоит слишком полагаться на слова жрецов, – буркнул один культист, возможно даже женщина, – в полутемном помещении, в одинаковых плащах и капюшонах, их было не отличить одного от другого, и это странно успокаивало Лан. – Джорсалирская церковь никогда не была… на стороне развития. Грустно то, что они так тесно связаны с властью. И ненавидят людей вроде нас.

«Что ты знаешь о ненависти, разве над тобой издевались так долго?» – подумала она, не в силах удержаться от горечи.

– Ну ладно. В общем, я приучила себя думать, что все это меня не касается. Люди просто боятся того, чего не понимают.

– Одна из главных причин, почему мы, культисты, предпочитаем держаться сами по себе, – сухо заметил Кайс.

– В конце концов я убежала из дома и несколько лет провела в самых отчаянных местах Виллджамура, даже в пещерах пожить успела. Одно время у меня даже была подруга, и мне было хорошо, но я мало что помню о тех днях.

Они по-прежнему молчали и слушали.

– Вам понадобятся для этого деньги? – спросила Лан. У нее были кое-какие сбережения – небольшие, но все же: ее отец успел нажиться на торговле рудой и вел дела в Виллирене. Они не общались последние пять лет до его смерти, и, получив вдруг небольшое наследство, она удивилась, как никогда в жизни. Ее мать умерла от рака годом раньше, других близких родственников не было, и потому, да еще благодаря странности джамурского законодательства – официально она считалась мужчиной, – в ее руки и перешло все то, что осталось от семейной собственности.