Он ответил в том же духе:

— Ты и твойя сиестра!

Шон, который пил прямо из банки, чуть не поперхнулся, услышав гениально смешной ответ друга, и всех снова охватил приступ хохота. В конце концов к нам присоединились Энн и Ричард. Кло передала сигарету Энн, та от души затянулась, и Дори Дей покинула дом. Она поняла, что Филип отсутствует, лишь несколько минут спустя.

Когда она задала вопрос о его местонахождении, Кло ответила лишь:

— Ушел.

Джон добавил:

— Но мы его не забыли.

Мы согнулись от хохота, и Энн воскликнула:

— Боже!

Вечер шел своим чередом. Мы с Джоном немного потанцевали — фактически мы лишь покачивались, прижавшись друг к другу. Энн поставила песню Принца «Багровый дождь», нашу песню. Мы продолжали раскачиваться. Мы вспоминали вечер, когда слушали эту песню и придумывали прозвище нашему новенькому со старыми дырками «форду — эскорт». Это вызвало у нас улыбку. Под конец песни Джон закружил меня и в итоге уронил. Несмотря на эту мелкую неприятность, я ощущала себя Джинджер Роджерс (Джинджер Роджерс (1911–1995) — американская актриса и танцовщица выступавшая в паре с Фредом Астером) — вот она, сила наркотиков, туманящих сознание. Джон помог мне встать на ноги, после чего поцеловал, и я снова почувствовала себя шестнадцатилетней. Он в любой момент мог подарить мне это чувство, и в том числе за это я его и любила.

Гости начали расходиться, и Кло исчезла под лестницей привычка спать там осталась у нее после колледжа. Мы, беспечные, забыли о ней, когда уходили. Было три утра, и беседа между Ричардом и Джоном о каком-то глупом футбольном матче находилась в самом разгаре. Мы стояли у двери. Я к тому времени сильно устала и замерзла.

Наконец Энн объявила, что нам пора, и мы отправились на улицу. Мы не успели дойти до конца тротуара, когда я вспомнила, что забыла зажигалку. Я захотела вернуться в дом и забрать ее, но Джон настаивал на том, чтобы сделать это утром. Я и слушать не хотела. Это была посеребренная «Зиппо», которую Ноэль подарил мне на мой двадцать первый день рождения. Он даже сам выгравировал на ней надпись, и я ее обожала. Не только потому, что это была крутая зажигалка, но и потому, что для меня она означала его принятие моего гедонистического (люди приемлющие такой образ жизни, признают наслаждение высшим благом, целью жизни) образа жизни, поэтому, несмотря на возражения Джона, я повернула назад. Он сказал, что подождет на улице.

Энн и Ричард собирали по гостиной банки; Шон по-прежнему сидел на кухне и курил очередной косяк. Я улыбнулась ему и высказала какое-то глупое замечание, одновременно высматривая зажигалку. Он предложил мне затянуться на дорожку. Я приняла его предложение. Он улыбнулся.

— Ты красивая, — сказал он.

Я улыбнулась в ответ, ожидая развязки, которой не последовало. Слова повисли в воздухе.

— Твое здоровье, — с опозданием произнесла я.

— Извини, я не хотел смущать тебя, — пробормотал он.

— Ничего, — ответила я, покраснев. Я увидела, что зажигалка лежит на столе, и схватила ее. Инстинктивно я нагнулась, чтобы чмокнуть его в щеку на прощание. Он повернулся, когда я почти коснулась его губами, и тут я почувствовала, как в момент прикосновения его губ к моим по моему телу пробежала дрожь. Мы оба отпрянули, и он начал извиняться. Я не хотела, чтобы Шон волновался из-за таких пустяков, ведь это произошло случайно. Мы были друзьями, и ничего страшного не произошло.

Я направлялась к двери, когда до нас донесся скрежет тормозов, за которым тут же последовал отвратительный глухой удар. Мое сознание не успело как следует зафиксировать этот фоновый шум, а Шон уже вскочил и бежал к двери. Я услышала голоса Энн и Ричарда. Они выкрикивали имя Джона. Я остановилась как вкопанная и уставилась на место, где до этого сидел Шон.

Энн кричала:

— О Господи, о милостивый Боже!

Мое сердце бешено забилось. Я услышала слова Ричарда, адресованные Шону:

— Не прикасайся к нему, не трогай его!

Я наконец-то очнулась и выбежала из дома. Очутившись на улице, я увидела своих друзей. Ричард промчался мимо меня в дом.

Энн стояла на середине дороги, уставившись на Шона, склонившегося над человеком, у которого вся голова была в крови. Я огляделась, пытаясь найти глазами Джона. Я, видимо, выкрикивала имя Шона, потому что он поднял на меня глаза, в которых была паника. Я направилась к нему и поняла, что на дороге лежит Джон. Меня затрясло, и мне показалось, что я иду к этому месту целую вечность. Я бросилась на землю.

— Джон, Джон, Джон! — Я продолжала звать его снова и снова, но он не шевелился. На бордюре сидел водитель, прижимая колени к груди, и бормотал что-то похожее на «не заметил» и «он просто выскочил перед машиной». Я ничего не выражающим взглядом смотрела на этого незнакомца. Он кусал губы и плакал. Из дома вышел Ричард и сообщил, что «скорая» будет через пять минут. Энн побежала в дом. Шон разговаривал с Джоном. Он говорил ему, что все будет в порядке и что «Скорая» на подходе, Я сказала ему, что люблю его и что он должен потерпеть. На улице было очень холодно; я не сомневалась, что Джон замерз. Я попыталась поднять его на руки, но Шон остановил меня: — Не надо трогать его, Эм. Он будет в порядке. «Скорая» едет.

— Пожалуйста, проснись! — умоляла я. Я лишь хотела видеть его глаза. — Пожалуйста, проснись!

К нам подбежала Энн. В руках она держала полотенца. В этот момент на дороге показалась машина скорой помощи. Они выскочили из машины и тут же оттеснили нас. Шон крепко держал меня, будто опасаясь, что я убегу. Взгляд Ричарда был прикован к водителю, сидевшему на бордюре. Энн стояла посреди улицы, продолжая держать полотенца.

Мне разрешили поехать в машине «скорой помощи» с Джоном; остальные отправились вслед на такси. Я держала его за руку, а врачи в это время работали. Они подключили какие-то трубки и прикладывали к груди электроды. Мне казалось, он продолжал спать, но я все равно разговаривала с ним. Я говорила, что, как только он поправится, мы поедем в отпуск. Говорила, чтобы он не волновался, потому что все будет хорошо. Я упомянула, как он нужен мне, и даже говорила о каком-то глупом футбольном матче, которого он с нетерпением ждал.

Мы добрались до больницы. Я осталась в коридоре, в то время как Джона везли на каталке в палату, куда допускались только врачи. Медсестра увела меня в комнату для ожидания и спросила, не хочу ли я чаю с сахаром.

— Сахар полезен при шоке, — пробормотала я.

Она согласилась и грустно улыбнулась.

— Я принесу вам чаю, — сказала она и ушла.

Остальные приезжали по очереди и ждали. Все молчали. Меня охватил ужас. Я знала, что дело плохо.

«Пожалуйста, живи. Пожалуйста, не сдавайся», — повторяла я про себя снова и снова.