Меня неизменно поражает и восхищает в Гарике одно его качество: при своей поистине феноменальной болтливости он умудряется бдительно следить за тем, чтобы с его длинного языка не сорвалось то, что ему не принадлежит, — хоть служебная тайна, хоть просто-напросто доверенный ему чужой секрет. Если кому-то когда-то потребуется опровергнуть ходячую фразу «болтун — находка для шпиона», то могу порекомендовать капитана милиции Папазяна: более яркого примера я не знаю. На заре нашего знакомства, еще не изучив Гарика как свои пять пальцев, я испробовала все способы вытянуть из него секретную информацию — вплоть до самого последнего средства, которое считала стопроцентным. Но так ничего и не добилась. Когда, страстно сжав зубами ментовское ухо, я протянула руку к его брючному ремню, — Гарик придержал мою руку и, обворожительно улыбаясь, изрек: «Таня-джан, если ты таким способом хочешь выжать из меня имя осведомителя — зря стараешься! Должен предупредить как честный мент: выжмешь только то, что обычно бывает в таких случаях, и не больше. Ну как, желание откусить мне ухо еще не прошло?»

Этот позорный случай из своей практики я вспоминать не люблю. Кажется, я кричала тогда, что с наслаждением откусила бы ему не только уши. А Папазян — тогда еще старлей — только смеялся и аплодировал, как в театре!

Честно говоря, за тот далекий вечерок я и решила по-женски мстить Гарику всю оставшуюся жизнь. Конечно, счет давно в мою пользу: я отыгралась с лихвой… Пора уже полюбить Кобеляна за муки. Тем более что это не единственная причина его любить!

Когда мы узнали друг друга получше, то и наши профессиональные взаимоотношения стали значительно проще. Я поняла, что мой новый приятель — совсем не чинуша и не зануда. И что только ради двух вещей на свете он способен пренебречь своими служебными обязанностями: ради Дела и ради дружбы — если она не противоречит делу. (Ибо служебные обязанности и Дело с большой буквы — далеко не всегда одно и то же!) А Гарик понял, что мне можно доверять, как настоящему боевому товарищу, и что иногда — как это ни странно! — и я могу быть полезна «лучшему сыщику нашего времени». Надеюсь, что все «внеслужебные» операции капитана милиции Папазяна, проведенные им совместно с частным детективом Татьяной Ивановой, никогда не дойдут до Гарикова начальства. В противном случае бедняге не только не видать майорских звездочек, но и капитанских придется лишиться!

Каюсь: обычно я вспоминаю о Папазянчике, когда мне в очередной раз требуется его помощь. Но сегодня захотелось пропустить с ним по стаканчику просто так — без всякого повода. Вернее, поводов было даже несколько, но все не меркантильные. Зима, длинный промозглый вечер, когда так хочется дружеского тепла, и — долгожданная свобода от моей клиентки Эллочки Халамайзер, уполномочившей меня документально подтвердить неверность ее двадцатипятилетнего супруга… Сегодня я наконец-то с ней развязалась — думаю, что навсегда! И кто же еще мог так мастерски разрядить меня после общения с этой «новорусской» мадам, как не Гарик Папазян?!

Попутно я надеялась разузнать новости по «делу десяти старичков», о котором вот уже две недели звонили все тарасовские газеты. И на которое были брошены лучшие силы уголовного розыска, следственного отдела и городской прокуратуры. Просто так — из профессионального любопытства. Но тут Гарик остался непреклонен: праздное любопытство — это не к нему, особенно когда следствие в самом разгаре и любая утечка, как говорится, чревата.

Журналисты со свойственным им черным юмором окрестили этот «скандал в благородном семействе» — то бишь в областном министерстве социальных проблем — «делом десяти старичков». (Должно быть, по аналогии с «Десятью негритятами» Агаты Кристи.) На самом деле несчастных стариков и старух, убитых бандитами Семы Ухаря, было девять, но пишущая братия не постеснялась добавить к официальным милицейским сводкам еще один «труп» — для круглого счета и для пущего эффекта.

Все эти дедушки и бабушки провинились только тем, что были совершенно одиноки и жили в приватизированных квартирах, которые им некому было завещать. Кроме любезных их сердцу собесов, а вернее, районных центров социальной защиты, в которых все они состояли на учете. И вот в системе социальной помощи нашелся один деятель — занимавший, как я слышала, довольно высокий пост, — который решил: вовсе ни к чему спускать такие лакомые кусочки в бездонный государственный карман. Да еще и дожидаться естественной смерти «божьих одуванчиков», которые могут из вредности задержаться на этом свете. Ведь можно же поделить приварок на весьма ограниченное количество частных «кармашков» и прямо сейчас!

Высокопоставленный «социальный защитничек» сконтактировался с криминальным миром и быстро организовал внутри большой «государевой службы» собственную: службу «скорой помощи» по отправке бабушек и дедушек в мир иной. Им находили «опекунов», которые обещали молочные реки с кисельными берегами за право наследования квартиры, и бедные старички с их трехгрошовыми пенсиями не могли устоять. Ну, а все остальное было лишь делом техники, за которую отвечала группировка авторитета Ухаря. Надо отдать его ребятам должное: на этот раз они пошевелили мозгами. Только в одном эпизоде из девяти пришлось грубо зарезать «клиентку», да и то по этому делу арестовали племянника несчастной старухи — алкаша и наркомана. Во всех же остальных случаях бедняги умирали либо от сердечного приступа, либо от передозировки лекарств, падали с крутых лестниц, угорали от газа… Как говорится, комар носа не подточит!

Весь этот беспредел продолжался почти пять месяцев, в течение которых банда прибрала к рукам имущество, как я уже сказала, девяти одиноких пенсионеров. Разумеется, прессе не пришлось бы выдумывать десятого, если б в нашем доблестном уголовном розыске не работали такие зубры, как капитан Гарик Папазян. Хотя мне не удалось пока вытянуть из него подробности, даже по тем намекам, которые были в газетах, я поняла, что мои коллеги с улицы Московской оказались на высоте. Кому-кому, а ментам журналисты не будут раздавать авансы просто так!

— Я только одного не понимаю, Танька… — Гарик так опустил на стол свой тяжелый кулак, что подскочили не только бокалы и бутылки, находившиеся непосредственно на столе, но и посетители за соседними столиками. — Сколько служу — не могу понять: откуда берется эта сволочь?! Неужели их такие же матери рожают? В голове такое не укладывается, вай-вай-вай… Ну, обмани, укради, если ты совсем подонок, — это я еще могу понять. Нет, не понять, а хотя бы объяснить! Ну, разбирайтесь вы между собой, козлы поганые, крошите друг друга: это пожалуйста, это я даже приветствую — нам меньше работы… Но убивать стариков?! Которые и так-то уже одной ногой в могиле… Подонки, с-суки. А знаешь, что тошней всего? Когда возьмешь эту мразь, держишь за горло — и ничего не можешь сделать! Ничего!!! Знаешь, как хочется иногда, чтобы этот гад у тебя на глазах своей кровью захлебнулся… Но нельзя! Надо отдавать следователям, судьям, адвокатам, чтоб им… И глядишь — опять гуляет голубчик как ни в чем не бывало да еще над тобой, поганым ментом, и смеется! Можно такое вынести, Таня-джан?

Всякий раз, когда Гарик заводит эту песню — а случается такое с ним все чаще, — я, глядя ему в глаза, искренне радуюсь, что мы с ним по одну сторону черты. Болтают, что капитан Папазян не очень вежлив со своими уголовными подопечными, когда он их «держит за горло»… Может, только болтают? На эту тему я с Гариком предпочитаю не говорить: там его вотчина.