Пук: Я здесь только пью, мне пора домой, там дедушкин бизнес…

«Эйнштейн», предчувствуя, но не верит: Бросаешь дело, «Соломон»?

Пук: Конфеты — убыточное предприятие, сырьё дорого, ну а дурные память дедушки не позволит — вишь вензеля какие, царские, а под ними — дерьмо, что ли… Нет уж, воровских конфет России от нас не будет, может кто из нашего рода в следующем веке вернётся сюда, нас то семеро — братьев, да только Семейка в честь деда и прадеда — я один, вот и принесло — нелёгкая.

«Эйнштейн»: А мне — крышка, разорился я на твоём пребывании, всё тратился, на авансы рассчитывая, вот весь и вышел…

Пук: У меня не разоряются — это же наша деловая честь. «Челнока» я честным словом делового человека с точки снял, вот и развивай его дело, китайские шмотки, на наш век — прокормят, на «кордебалет» тоже хватит, с цыганами в другой раз апартаменты так шикарно не снимай, чтобы двенадцать девок шампусик глушить не потерялись.

«Эйнштейн»: Ну вот я и докатился до китайских шмоток… Поделом!

Пук: Ну это ты брось. Ты теперь — фигура. Рынок твой — монополия.

«Эйнштейн», оживляется радостно: Ни хрена себе! Размах царский у африканцев… А что теперь с контрактом делать? Я за тебя брачный контракт подписал — по Доверенности, пока ты утончённо страдал. Варька пришла, паспорт она сегодня получила, две подписи — тебе на конфетки — семейные чтобы, как загадывал — Шереметьевские.

Пук: Вот хваткая девчонка! Чертёнок. Я же её просил извинения мои передать, за то, что на деньги жениться — совестно в глаза смотреть. А она мне фамилию за это! Графиня — на горошике, зелёном. А ты ей пришли наши экземпляры, контракт не в ЗАГС, да не венчание, пусть балуется с ним, 16-ть лет — ещё не доросла до понятия.

В квартиру Шереметовой и Пупкова с утра звонок от «Челнока»: он приглашает явиться в офис, на службу, по Трудовому договору, Книжка трудовая.

В офисе челночницы гудят об отъезде Пука весело, Шереметовой: Из-за границы с вензелями на всём принц явился, а ты — принцесса на горошике… И не влюбилась! И не поженились! А принц — присох. Бухгалтер Пётр Борисович Пупков, да менеджер по закупкам Анора Петровна Шереметова — чьей страны то предприятие. Кенийское? Ты нам скажи, от чего — Пупок на Пук «графине» выпадает, а дочка родная папке не «пупок», не Пуп земли, и не пупочек… а уж получается и будет вторая «графиня» — язви тя!

Смеху, да веселья — весь первый рабочий день, кончен, Шереметова с мужем довольная. Дома их встречает растерянная Варька.

Варька: Он мне всё вернул, представляете! Альбертик. Главное дело — я бизнес выбила, я офис выбила, контракты, трудовые книжки… За фамилию ему. А он смылся — муженёк. Вот паспорт то — вот он бизнес!

Шереметьевы — ещё как в цене! А вы думаете — это только начало! … Гляди ещё дворянские собрания вернуться. Вы-со-чай-шие! Челнок.

Шереметова и Пупков застыли — закачаешься тут, с туманом в глазах глядят на паспорт и контракт, соображают, что гибель не выгорела, и вмиг чертёнок веселья захватывает их души, они нервным весельем разбегаются каждый к своему уголку достать Варьке подарок — это на 16-й День Рождения, такое бывает лишь раз в жизни — первый паспорт! Объяснять девчонке в праздник — ну уж нет, пусть ещё чуть-чуть дорастёт, даже бандитские морды позволяют. Звонок в дверь. Доставка. Вносят букет Варьке — он из нежных экзотических цветов, белый как облако, коробку конфет длиннющую — едва протиснули и вот теперь она на всю комнату, заняла место — «Шереметьевские», это Анюте.

Пупков и Шереметова пытаются скрыть слезинки в глазах — это же единственный Варькин букет, больше никогда ей не подарят такого восхищения, подрастёт, войдёт в разум — а цветов нет.

Шереметова, на конфеты: Да что же это?!..

Варька: Это Пук! Альбертик не сподобился бы сам, он уж слишком деловой — на образец единственный вензеля напихали, что блох.

Шереметова: Да что же он — припадочный, этот падучий?! Да вот и конфеты длиной в квартиру… Пук! Мне дурно… Я как будто во сне эту неделю была, а теперь на меня этот жуткий Пук обвалился. Я же не смогу их есть! Конфеты — для Пука… Это сон какой-то глупый!

В апартаментах все прощаются с Пуком, почаще приглашают заезжать в Столицу — щедро платит, банда благообразная — так чем не надежда и опора общества — вензеля на бархате уже есть.

Уборщик, бывший «зэка» успел к Пуку до отъезда: Стой! Слушай, Семейка: Стукалов — адаптированный перевод твоей фамилии будет, чтобы «русскими» писать — так на коробку давай напишем «Семейка Стукалов» — или прозвище, братва, ты же знаешь, на кликуху враз как среди братков — восстановят, хоть из Китая вернись, по-научному для Европы как говорят — адаптирует перевод, а что — кликуху: «Стукал». Puk — Стук, ну так — Стукал!

Пук обнимает его растроганный участием друга и прощается: Не пойдёт. Конфеты стукать не будем… И конфетами. Я — стукал.

Аэропорт Шереметьево. Пук с Мэрилин и Лаймой, а банда идёт чинно за ними самым благообразным образом — в самолёт.

Вот уже Мэрилин и Лайма спихивают с себя Пука, и он скрывается из виду, в самолёте, банда чин чином уже давно в самолёте — ждут.

Мэрилин и Лайма отступают провожающими, глядя уже издали на иллюминаторы, Мэрилин внезапно срывается и злобно в них тычет кулаком — ну и намучилась от эскорта, вот гневный кулак ткнул. Пук их прямо к трапу дотащил за собой, за деньги — всё.

Трап отъезжает, Мэрилин и Лайма свободны, вот уже и самолёт от них вдали, но они от чего-то всё смотрят вслед как привязанные, тут им обоим кажется, что Пук показался в иллюминаторе и к ним его широкая добродушная улыбка русака, палец по стеклу — напишу! Лайма отчаянно машет рукой на «напишу!» — Чао! Чао! Мэрилин расплакалась и всё что-то выговаривает Пуку — что же ты, что же ты, приехал-уехал, бросил, все бросают, и детей нет…

На квартире Шереметовой готовится праздник — День Рождения, Анюта и Варька возятся избавляться от коробки Пука, она всем мешает накрывать на стол — вот бы её…

Пупков, выходит из кухни с бутылочкой за спиной: Девочки, давайте помянем Бяка!