– Ну вот и хорошо! – проговорила девушка, оглядев результаты своей работы. – Что еще нужно?.. И хорошо, что мы с Вадимом расстались, пусть теперь другая дура его сюрпризы терпит. Наверняка он уже нашел кого-то!

В этот момент мобильный пиликнул, сообщая о поступлении нового сообщения. «Еду мимо, скоро буду у тебя», – прочитала Алина и вздохнула. Мама, как всегда, не озаботилась спросить, ждет ли ее дочь и нет ли у той на вечер собственных планов. Но что поделаешь, в этом была вся мама.

Алинина мама совсем не походила на мать Киры, Елену Игоревну, скорее являлась полной ее противоположностью. Елена Игоревна для своей дочери всегда была скорее подругой, чем матерью, никогда не давила на нее, в любой момент была готова выслушать и поддержать, как могла. Софья Альфредовна так настойчиво и неустанно воспитывала дочь, что через пару лет после окончания академии Алька, по маминому выражению, сбежала из родительского дома, то есть продала квартиру, доставшуюся ей в наследство от бабушки, добавила кое-что из своих сбережений, купила собственное жилье и перебралась туда. И наконец-то вздохнула свободно… Точнее, попыталась вздохнуть, потому что мама и здесь ухитрялась добираться до нее и мучить поучениями и «добрыми советами». Потому что такая мелочь, как жизнь под разными крышами, маму не останавливала. Материнская любовь расстояний, так же, как и пощады, не знает. Ведь дочурка, как считала Софья Альфредовна, без ее ценных указаний и шагу не могла ступить, не наделав непоправимых ошибок.

Еще года два-три назад маму по большей части волновала дочкина легкомысленно оголенная в холода поясница, легкая куртка, ее режим дня и питания, содержимое ее холодильника… в общем, весь дочкин, как она выражалась, «неуклюжий быт», на поддержание которого у Алины просто не оставалось времени. Но потом дело повернулось еще круче. С некоторых пор главной заботой Софьи Альфредовны стала личная жизнь Алины. Эта тема неизбежно возникала практически каждый раз и по телефону, и во время их встреч.

– Детка, не пора ли тебе перестать жить в вымышленном мире и вернуться к реальности? – голосом глубоко озабоченного человека спрашивала Софья Альфредовна, никогда не забывавшая своих давних опасений по поводу неуемной фантазии дочери.

– У меня все нормально, мама, – пыталась отбиваться Алина.

Но куда там! Если уж Софья Альфредовна садилась на своего любимого конька, ее ничем нельзя было остановить.

Вот и сейчас, едва войдя в квартиру и скинув на пуфик укороченную норковую шубку, мама приступила к разведке боем.

– Ну как, уже решила, где Новый год будешь праздновать?

Алина, морально готовая к вопросу, все же снова вздохнула. Хорошо, что она не рассказывала маме про Вадима, справедливо опасаясь ее неодобрения, зато теперь не придется объяснять, что ее бросили.

– Не хочется никуда идти, – нарочито беспечно сказала Алина, проводя маму в комнату. – Ты же знаешь, что я не особо люблю эти клубы, суету… Придет Кира. Посидим с ней, отпразднуем…

– Доченька, но тебе уже двадцать восемь! – напомнила мама, усаживаясь на мягком кожаном диване и принимая из рук дочери чашку с чаем. – Пришло время задуматься о семье, о детишках. Ведь женский век так короток! Между прочим, в мое время молодых мам твоего возраста акушеры уже называли пожилыми первородками.

– Ой, как это ужасно звучит! «Первородки»! – поморщилась писательница Алина, доставая из шкафа имбирное печенье. – Словно речь идет о корове…

– А я тебе о чем толкую! – гнула свое Софья Альфредовна. Она взяла тоненькое печенье, повертела его в руках, словно сомневалась в съедобности, но все же надкусила и продолжила: – Пора, пора обзаводиться детьми. Или хотя бы замуж выйти. Посмотри на своих подруг. Кира уже второй раз развелась, а ты все никак в ЗАГС не сходишь. Да и вообще, я не понимаю, как ты можешь писать любовные романы, не имея толком опыта в отношениях с мужчинами? Эти твои кавалеры… Димка, Петька, да этот, как его там… в картошке который копается… А, вспомнила, Андрей – это ж просто курам на смех, а не женихи! Они даже ухаживать за тобой не умели. Я уж не говорю о знании правил хорошего тона – когда приходишь в гости, приноси цветы маме невесты. Ладно, обойдусь я как-нибудь без их букетов – свои цветы в горшках выращиваю. Но скажи мне, сколько можно витать в облаках и создавать героев, которых на белом свете нет? Алиночка, ау! Пора вырасти из детских фантазий и заканчивать с любовными романами, которые существуют только на бумаге! Главное предназначение женщины – семья, а не работа.

– Мама, тебе хорошо так говорить, тебе с папой повезло, – устало возражала Алина. – Ты за ним всю жизнь живешь, как за каменной стеной, и горя не знаешь. Но сейчас-то мужчины совсем другие! И время не такое, как раньше. Вот ту же Киру послушать, что про первого ее мужа, что про второго… Не то что замуж, из дома выходить и видеть мужчин – и то не захочешь.

– Мало ли что рассказывает Кира! – парировала мать. Доев печенье, она взяла новое. – И потом, ей хотя бы есть о чем рассказать. А у тебя весь жизненный опыт этот… как его… слово еще такое ваше, современное… Вспомнила – виртуальный. Вот именно. Когда мне было двадцать восемь, я уже пять лет как была замужем за твоим отцом, три года как тебя воспитывала. А ты все работаешь и работаешь, то над книгами своими сидишь, то по всяким встречам с читателями, презентациям, интервью и съемкам мотаешься, света белого не видишь. А работать должен мужчина, в то время как женская обязанность – хранить тепло семейного очага, растить детей. А ты вот даже праздники со своей Кирой проводишь. Неужели ты решила оставить меня без внуков? Я так мечтаю понянчить малышей, пока еще не совсем старая, пока есть силы. А то ведь так, не дай бог, и помру, не дождавшись внучат.

В этом месте Софья Альфредовна театрально промокнула кружевным батистовым платочком уголки глаз – очень осторожно, чтобы не смазать косметику. Разговоры о смерти были, конечно, чистым шантажом, потому что даже стареть Софья Альфредовна не собиралась. Ее стремление быть моложе своих лет проявлялось во всем: в модной прическе с идеально уложенными золотистыми локонами, в губной помаде с перламутровым блеском, в стильной одежде, обтягивающей фигуру, сохранившую стройность, но, к сожалению, утратившую былую грацию.

– Ну, мама, хватит уже, – безнадежно отмахнулась Алина.

– Нет, не хватит! Я только начала! – недовольно проговорила Софья Альфредовна. Она решительно отодвинула от себя вазочку с печеньем (все-таки ужасный вред фигуре) и кивнула на стеллаж. – Эти твои книги – не что иное, как косметика для души! Только учти: пудрой можно скрыть недостатки кожи, но нельзя запудрить ею собственную жизнь! Это все твой отец виноват, прости господи! Баловал тебя, потакал тебе во всем: ах, Алиночка, ах, она у нас талант! Но ты помнишь, что даже он был против того, чтобы ты становилась писательницей. Но ты же у нас самая умная! Ты родителей не послушалась, сделала все по-своему. И что из этого вышло? Вот, послушай… – Мама сняла с полки книгу, открыла ее и зачитала первую попавшуюся страницу: – «Он был похож на летний день, который хочется испить до дна. С этим мужчиной я была готова отправиться на край света, растить и воспитывать наших детей, заботиться о нем, наполняя его существование своей заботой, как солнце наполняет жизнью редкий цветок…»