Я хватаю телефон и звоню Юльке.

Она отвечает не сразу. Говняется! Строит из себя обиженную. И когда я уже почти совсем озверел в трубке раздается прохладное:

— Я же сказала, не звони мне, Ковалев!

— Ты дома? — мне все равно, что она там питюкает.

— Да, но…

— Жди. Сейчас приеду!

— Сереж, — она что-то там еще удивленно мычит, но я уже не слушаю.

Выбегаю из разгромленной квартиры так, словно за мной черти гонятся.

Глава 3

А дальше началась новая жизнь. Такая охрененная, что я только удивлялся, зачем столько времени потратил впустую. На какой-то брак, с какой-то белобрысой идиоткой. Ведь можно каждый день новую. Наслаждаться разнообразием, новыми телами, прикосновениями, новыми эмоциями, которых теперь через край. Девки сами льнут, как кошки, стоит только поманить кредиткой. Мне не жалко. Я делаю красивые подарки, вожу по лучшим ресторанам в центре города. Мне теперь не надо скрываться. Я теперь никому ничем не обязан, и могу жить в сое удовольствие, так как того достоин.

Я нанял клининговую компанию, чтобы они вывезли из моего дома весь хлам из прошлого и отмыли квартиру так, чтобы духу бывшей жены там не осталось, ни единого волоса.

В новой жизни нет места старому барахлу. Это все в прошлом.

После Юли была чернобровая Вика. Худая как палка, но такая гибкая, что ноги за голову могла себе заправлять. Я с ней такое вытворял, что и рассказать стыдно. Каждую ночь вытравлял из себя воспоминания, стирая из памяти бывшую жену.

Потом Ленка с шикарными губами и не менее шикарными сиськами. С ней мы укатили на неделю в Доминикану и занимались сексом прямо на побережье, на белом песке, под шум океана.

Потом Катя, потом Оля, потом еще одна Юля, потом близняшки Даша и Маша, потом кто-то еще. Я уже даже имен не запоминал. Воспринимал, очередную девку, как суповой набор — кожа, кости, пара полезных и весьма приятных отверстий.

Вроде все на месте, а чего-то не хватает.

И я никак не мог понять, чего именно. Почему вся эта свобода, которой вначале я просто не мог надышаться, которую пил жадными глотками, теперь вызывает какое-то глухое раздражение.

Находится дома стало просто невыносимо. Он словно умер. В нем все было по-прежнему и вместе с тем не было ничего. Ни теплоты, ни смеха, ни аромата блинчиков по утрам.

Да кому на хрен нужны эти блинчики? Вон в любом магазине навалом такого добра, хоть с мясом, хоть с икрой.

Но хотелось именно тех. Домашних.

В какой-то момент, весной, когда на деревьях уже набухали сочные почки, во мне все переклинило. Я отбросил в сторону это показное веселье, стремление быть в центре, залихватскую удаль, и пригорюнился.

Послал подальше всех друзей и знакомых, залетных баб и даже работу. Достал из бара большую бутылку виски и, устроившись дома, перед телевизором, тупо перещелкивал каналы, даже не пытаясь вникнуть, что там происходит на голубом экране.

Мне больше занимали мысли о том, почему так все случилось. Почему всегда тихая, покладистая Марина променяла меня на какого-то урода? Чего ей не хватало? Ведь дом полная чаша, все есть. Я денег приносил столько, что нам хватало на все и даже больше. А она только своими цветочками занималась.

Как она могла. Она жена! И просто обязана быть верной, преданной. Ладно я — мужчина, завоеватель, у меня в крови живет стремление покорить как можно больше самок. Но она-то — женщина, хранительница очага. У меня просто в голове не укладывалось.

Да, возможно я был неправ, когда погуливал, но все это несерьезно было, просто так, чтобы поддержать свое эго в тонусе, ведь выбрал-то я Марину. Собирался с ней прожить всю жизнь, детей завести. Даже представлял, как мы старые и беззубые будем гулять по набережной, трогательно держась за руки, а потом подохнем в один день и нас закопают в одной яме, под одним мраморным булыжником. А теперь получается, ни тебе набережной, ни булыжника, а подыхать, по-моему, собирался только я, потому что с каждым днем все тоскливее, хреновее. И тошно признаваться самому себе, но мне ее не хватает. Так сильно, что хоть волком вой, да на стену бросайся.

А она даже не позвонила ни разу. Ушла, пропала и все. Будто и не было тех лет, что нас связывали. Это как вообще называется? Ей что, все равно?

Желание разобраться в мотивах ее поступка стало просто навязчивым. Я не мог ни о чем думать, кроме этого. Поэтому решил, что нам надо поговорить с Мариной. Без криков, ругани и лишних эмоций. Просто разговор двух не совсем чужих людей. Поэтому подгадав момент, я пришел к ее магазину, как раз к тому времени, когда она закончила работать.

Я жду ее на улице, не заходя внутрь. Мне никогда не нравилась какофония запахов в цветочном магазине, словно навалили всего и перемешали большой ложкой. Помойка. Марина всегда обижалась, когда я так говорил.

Она выходит на крылечко, запирает дверь и разворачивается ко мне лицом. Я внезапно понимаю, какая она красивая. Вижу, как загадочно мерцают глаза, как на губах играет мягкая улыбка и вспоминаю, что когда-то давно именно за эту улыбку я ее и полюбил.

Увидев меня, Марина замирает, волшебная улыбка сама собой гаснет, теряет свет, привлекательность, растворяется, а глаза тут же становятся холодными.

— Здравствуй, — произношу отстраненно по-деловому, будто обращаюсь к секретарше в офисе.

— Добрый день.

От ее голоса — мурашки по спине. Я так давно его не слышал. Он играет на каких-то неведанных струнах моей души, мгновенно откидывая назад, в то время, когда мы были вместе.

— Чем обязана твоему появлению? — она тоже держится отстраненно, как с чужим.

— Поговорить надо.

— О чем? — аккуратные бровь удивленно выгибаются, — у нас разве есть темы для разговоров?

— Разве нет?

— Хорошо, — кивает, после секундной задержки, — У меня есть пять минут, давай поговорим. Но учти, если надумаешь снова на меня орать, то я просто развернусь и уйду.

— Я орал не просто так, а за дело.

— Время идет, Ковалёв, — она демонстративно смотрит на часы, — или говори, или расходимся.

Не так я представлял нашу встречу. Почему-то мне казалось, что она обрадуется, увидев меня. Только радости нет, лишь настороженный интерес и явное желание поскорее от