Марри улыбнулся, уловки Даммлера не были для него новостью. А через полчаса Даммлер сидел в салоне леди Мелвин и выслушивал упреки за то, что так рано сбежал вчера вечером.

— В знак примирения я принес тебе кое-что, — сказал он, передавая ей томики мисс Маллоу. — Это автор Марри, которой он протежирует. Спасибо ему, что предупредил меня.

— Мисс Маллоу, — прочитала леди Мелвин на обложке. — Не слышала о такой. Она хорошенькая?

— Отнюдь.

— Какая она из себя?

— Хоть убей, не помню. Но, думаю, если бы была хорошенькая, я запомнил бы. Ах да, вспомнил, на ней был чепец.

— А, старая дева!

Даммлер кивнул и начал перемывать чьи-то косточки.

— Ну и вид у тебя, Пруденс. Будто на воду возили, — игриво бросил Кларенс, что объяснялось ее вчерашним присутствием на съезде именитых гостей. А как вытянулась физиономия у позировавшего ему сэра Алфреда, когда Кларенс упомянул как бы между прочим, что его племянница вчера познакомилась с Даммлером и сказала, что он славный парень. Пруденс была его племянницей, когда делала успехи, и дочерью Уилмы, когда дела ее шли так себе. — Вот что значит таскаться по всяким светским компаниям. Так ты, значит, видела лорда Даммлера? Ты, стало быть, тоже чепчики в воздух бросала вместе со всеми девицами?

Пруденс кисло улыбнулась, но ничего не сказала.

— Наша благоразумная Пруденс слишком благоразумна для этого, — вставила заезженную шутку госпожа Маллоу.

— Вот что мне в голову пришло, Пру, — продолжал Кларенс, — раз уж ты стала такой знаменитой, что вращаешься в светском обществе, надо бы написать твой портрет.

— Куда еще, — заметила Пруденс, — вы и так уже три моих портрета написали.

— Не будь такой скромницей, Пру. Мне это — одно удовольствие. Сидя, в три четверти. Как Мона Лиза. А в руках — перо или на коленях — книга, чтобы подчеркнуть твое призвание. — В этом было что-то новое. Перо в руке — это просто откровение, а уж о книге и говорить нечего: такое введение символа в картину открывало перед Кларенсом новые горизонты. — Я вставлю сэру Алфреду цветок в петлицу, — добавил он, лучезарно улыбаясь, явно представив, какие возможности откроет ему этот ход. — Он же у нас известный мастер цветоводства. Выращивает цветы в ящичках. Это у него называется оранжерейное хозяйство. Вот так-так. Что-то не припомню, чтобы сэр Лоуренс делал что-нибудь подобное. Не удивлюсь, если он тут же возьмет это на вооружение, как только услышит о моем изобретении. Так что не вздумай говорить об этом с Лоуренсом, коль скоро пересечешься с ним, — предостерег он племянницу, видимо полагая, что отныне она только и будет проводить вечера в разных светских компаниях.

Пруденс в голову бы не пришло рассказывать что-нибудь подобное сэру Лоуренсу или кому другому, а вот сам Кларенс только об этом и говорил всякому встречному-поперечному. Миссис Херинг пришлось вернуть свой портрет, чтобы Кларенс прописал у нее в руках пышное перо, символ «ее высокопарных наперсниц», как выразился дядюшка. Мистер Элмтри загорелся желанием добавить символ и к портрету в три четверти мистера Арнприора, что сох у стены его мастерской, хотя никак не мог решиться нарисовать у него в руках рыбу, поскольку единственной страстью мистера Арнприора была рыбалка. День не прошел даром, так как Кларенс вспомнил о книге из библиотеки Пруденс. Он понял, что ему надо нарисовать обложку «Совершенного рыболова» Уолтона и как-то умудриться подвесить ее в воздухе около фигуры мистера Арнприора, учитывая, что ни стола, ни какой иной подставки в композиции не было. Фон дядюшка Кларенс по установленному обычаю выписывал широкой кистью в один плотный синий цвет, если модель была светловолосой, и желтый, когда портретируемые были преклонного возраста, с голубоватыми или седыми волосами.

Присутствие Пруденс во время сеанса с сэром Алфредом не требовалось, так что на ближайшие три дня она могла распоряжаться собой, как ей угодно. Молодая писательница была приятно удивлена, когда на следующий день после именитого обеда ей нанесла визит мисс Верней и пригласила ее назавтра покататься с нею в карете. Во время этой прогулки мисс Верней пригласила Пруденс заглянуть к ее «милой приятельнице» леди Мелвин — одному из столпов общества.

Представьте себе радость Пруденс, когда, войдя в салон леди Мелвин, она увидела на столике томик своего романа. Леди Мелвин оказалась высокой, красивой женщиной средних лет, острой на язык и неглупой. Пруденс нашла ее весьма интересной особой, хотя и не очень симпатичной.

— Так это вы мисс Маллоу? — проговорила леди Мелвин, пристально разглядывая Пруденс и найдя ее несколько старомодной. — Я думала, вы старше. В ваших, книгах такая проницательность. И вы остры на язык, дорогая. Мне это нравится. Все наши писательницы такие елейные. Я, конечно, не имею в виду вас, Фанни. Ради бога, не смотрите на меня так. Я не о вас и не о мадам де Сталь — это никак не ее случай, au contraire1. Все утро читала «Композицию», — кстати, странное название для романа, мисс Маллоу. Мало что говорящее, не находите?

1 Напротив (фp.). (Здесь и далее примеч. пер.)

— «Композиция» становится интереснее по мере чтения, — ответила Пруденс. — Вы, полагаю, одолели только первую часть?

— Так оно и есть. Я читаю медленно, но мне книга очень нравится. — Леди Мелвин взяла книжку со столика, чтобы продемонстрировать, как далеко она продвинулась в чтении. — Я дошла до того места, где у племянницы голова идет кругом от вечного музицирования тетушки.

Пруденс заметила помятый краешек обложки, совсем как на том экземпляре, который она подарила Даммлеру. Поэтому из любопытства открыла книжку и с удивлением обнаружила на форзаце собственноручную дарственную надпись. Леди Мелвин, заметив ее удивление, объяснила:

— Мне ее вчера дал почитать Даммлер. Эту книгу он особенно рекомендовал.

— Не может быть, — проговорила Пруденс. — Так она ему понравилась? — Разумеется, ей было ясно, что он и не думал ее читать. Ведь она только вчера отослала книги Марри. Это было как пощечина.

— Не сомневаюсь.

— Странно. Он читает как машина? Вечером в понедельник он об этой книге даже не знал, а Марри я отослала ее во вторник, то есть в тот же день он дал ее вам.

— Кота в мешке не утаишь, — рассмеялась леди Мелвин. — Рано или поздно все всплывет. Вообще-то Даммлер романов не читает. Философия, история, всякие серьезные вещи — дело другое. А романы — дамское чтиво.

— Судя по его стихам, о его тяге к философии, истории и другим серьезным вещам говорить трудно, — проронила Пруденс, с трудом скрывая разочарование. — Если уж на то пошло, его «Песни с чужбины» — самый фантастический роман в стихах. В моем, по крайней мере, все правдоподобно.

Леди Мелвин была восхищена. Ей и без того хотелось как-нибудь уколоть Даммлера, а тут Пруденс протянула ей шпильку.

— Так вам его опусы не нравятся?

На самом деле Пруденс была в восторге от «Песен» Даммлера со всеми их невероятными и захватывающими приключениями, но вся их прелесть, конечно, заключалась в герое и знании того, кто за ним стоит.