Возбуждение спало, когда они выехали на дорогу в Челси, и разговор возобновился.

Они долго катались, беседуя о творчестве, о путешествиях Даммлера, но очень мало о Пруденс. Когда они вернулись, прощаясь, он сказал:

— Надеюсь, в следующий раз будем говорить о вас, мисс Маллоу. Я все время только и говорил о себе, а это не лучший способ узнать что-нибудь о вас. До завтра?

Пруденс кивнула и вошла в дом. Она шла как в бреду, находясь где-то между небом и землей, однако дядюшка быстро вернул ее на землю, спросив о новом кавалере.

— Я сразу понял, что он неравнодушен к тебе. Это было видно по глазам — то бишь по глазу. Не забыть не рисовать эту его повязку. Всем парень хорош, если бы не эта черная повязка. И что он рассказывал о себе?

— Он высоко оценил твое творчество, дядя.

— Ты это правда? Хотя странно было бы, если бы он ничего не сказал об этом, при дворе все обо мне перешептываются. Сэр Алфред непременно рассказывал там о моих символах. А он при дворе бывает. Стало быть, он хочет взглянуть на мои работы? Я не имею ничего против, если он заглянет в мою мастерскую, ведь он, по существу, член нашей семьи. Так когда он будет у нас?

— Думаю, скоро, — благоразумно ответила Пруденс.

— Если он объявится, когда я буду работать в мастерской, не бойся послать за мной. Я же сейчас пишу этих близнецов. Могу на минутку прервать сеанс. А то и сама приведи его. Пусть посмотрит, как позируют. — И это он сказал о человеке, портреты которого писали величайшие живописцы Европы и который знал о позе Моны Лизы не хуже его.

Пруденс прикусила губу. Перлы дядюшки Кларенса, которые она давно уже с трудом переносила, вдруг снова показались ей забавными, потому что сейчас она посмотрела на них глазами Даммлера.

— Не следует относиться к визитам лорда Даммлера столь серьезно, — вставила миссис Маллоу. — Это всего лишь дань вежливости; ведь они оба пишущие люди.

— Что ты мне говоришь! Он по уши влюблен в нее. Я уже говорил об этом миссис Херинг. Она позеленела от зависти. Кстати, миссис Херинг хочет, чтоб вы с ним как-нибудь заглянули к ней, Пру, когда вам нечего будет делать.

— Что вы говорите, дядюшка! Что, если бы он услышал? Я бы со стыда сквозь землю провалилась.

— Уж очень ты скромная, моя дорогая. Такому человеку, как Даммлер, нужны какие-то авансы. А то он может и на попятную пойти…

Дядюшке Кларенсу все было яснее ясного. А что он вбивал себе в голову, нельзя было выбить из него никоим образом.

На следующий день Даммлер, как и обещал, явился к Пруденс, которая уже ждала его с мантильей в руках, чтобы сразу уехать, не подвергая его двусмысленным шуткам дядюшки. Они не поехали в парк, а направились в сторону Харроу. На этот раз Даммлер хотел как можно больше узнать о мисс Маллоу, но сама Пруденс считала, что ее однообразная жизнь не представляет интереса. Когда он носился по всем океанам под парусами, она сидела на заднем дворике с книжкой или работала в кабинете. Его рассказы о встречах с королями, вождями и императорами были неизмеримо интереснее ее визитов к больным подругам с миской крепкого бульона или шитья нижних юбок, так что снова рассказывал он, а она слушала.

Это была их вторая совместная прогулка, но они как-то быстро подружились, и Пруденс даже отважилась на нескромный вопрос:

— Так что же вас подвигло на кругосветное путешествие? В «Песнях» есть смутные намеки, но толком ничего не сказано.

— Причина такова, что о ней не стоит и говорить. Она не для печати.

— Какая-то связь? — не сдавалась Пруденс. Ей уже доводилось слышать кое о чем.

— Ммм. Мне это чести не делает, а даме и того меньше. А почему вы уехали из Кента?

Она рассказала ему об этом в нескольких словах. Так уж у них повелось. На его вопрос можно было ответить в двух словах, а ответы на ее вопрос всегда таили в себе что-то неожиданное и интересное. И ей обо всем хотелось узнать.

— Она англичанка? — спросила Пруденс, пытаясь вызвать его на откровенность. Он уже рассказывал ей о романах с русской и индианкой.

— Да, и к тому же замужняя женщина, соседка моего дяди. — Даммлер снова попытался перевести разговор на ее жизнь. — А как вы начали писать?

История о том, как она стала переписчицей, была неинтересной, и ее можно было изложить двумя фразами.

— А какая она была, эта замужняя женщина? — не сдавалась Пруденс.

— Сейчас я сказал бы: ничего особенного. Зрелая женщина — около тридцати, весьма привлекательная своей зрелостью для такого юнца, каким был я. Учтите, что я только вышел из Кембриджа. Совсем неоперившийся птенец.

— Она вас просветила, так надо понимать?

— И далась вам эта история! В ней нет ничего привлекательного. Ну, раз вы так хотите, то слушайте, мое дело предупредить вас. Она была любовницей моего дяди. Он был вдовцом, и она была вдовой. Она жила в одном из его поместий, и об их связи знали все, кроме меня. Когда он был на одре смерти, она навещала его каждый день, беседовала с ним, а вечерами беседовала со мной.

Даммлер помолчал, и Пруденс вставила:

— В этом нет ничего плохого.

Он бросил на нее взгляд:

— Мы занимались не только беседами. Вы же сами понимаете, как бывает в таких случаях. Впрочем, о чем я, вы, наверное, не знаете. Но так бывает почти всегда. Под руководством такой опытной женщины, как подруга моего дяди, все происходит в мгновение ока. Я влюбился в нее через пару дней или минут. Тут же предложил ей руку и сердце, а она рассмеялась мне в лицо.

— Вы просили руки такой женщины?

— Я был молод и настолько глуп, что сам не могу этому поверить. Я ни в чем не разбирался, но у нее было больше здравого смысла. Ий не хотелось попасть в полную зависимость от юного ревнивого безумца. Мое предложение ее до смерти напугало. Она нашла утешение в объятиях местного трактирщика, а я с разбитым сердцем не знал, куда деться. — Даммлер грустно улыбнулся над собственной глупостью, но вид у него при этом был такой, словно он до сих пор жалел о ее отказе. — А о себе вы ни гугу. Из вас слова клещами не вытянешь. Ну, хоть что-нибудь поведайте о ваших поклонниках. Уверен, что у вас их были толпы.

Мисс Маллоу не чувствовала себя такой уж дряхлой, но ей показалось, что Даммлер считает ее старше, чем она есть. Она стала вспоминать об увлечениях юности. Был только мистер Спрингер, которого она буквально боготворила без всякой надежды на взаимность. Это был первый жених в округе; она отлично знала его мать, и Пруденс принялась рассказывать романтическую историю, весьма расплывчатую, но из которой вырисовывалась не столь безнадежная картина.

— Так почему вы не вышли за него замуж? — спросил Даммлер, когда она закончила свое повествование.

— Сама не знаю, — ответила она, улыбаясь при мысли, как легко она могла добиться его руки, если бы действительно проявила инициативу.