— Так, — уборщица открыла глаза и потерла руки, — милок, подлей-ка бабушке кофейку. Подогрей только сначала. Да не вектором своим стылым! 

Тони, взявший в руки кофейник и собиравшийся привычно разогреть кофе коловратом, замешкался. Из камина высунулся дух, подмигнул, и Антон с облегчением поставил кофейник на решетку. Дух принялся старательно облизывать бок медной посудины.

— Дела вот такие, — проговорила Малиольда Таманиэлевна, с милостивым кивком приняв из рук Тони чашку. — Девочка на коловрат ущербная. Этот… хм… молодец добрый ей – подпитка и защита. Но не случайно это, все не случайно: она ему коловрат перекрутила. Не так просто – опять же, высших сил вмешательство. Зачем? А ответ вы и так знаете. Быть беде. Он, — уборщица махнула головой в сторону Антона, — как эти ваши… кристаллы. Накопитель. До момента нужного должен Силу копить. Ты, молодец добрый, из Хладного Рода. Знаешь, что случается, когда… время ваше приходит?

— Знаю, — слегка похолодев, сказал Тони.

— Готов?

— Готов.

— Дурачок ты. Кто ж к такому готов бывает? — Малиольда Таманиэлевна покачала головой. — Однако в ком еще спасенье, если не в таких, как вы? Вы этому миру на защиту поставлены высшими силами. Девочка – твой ангел-хранитель. Ритуал не отменяй. Всегда успеешь. Береги ее. И… — уборщица посмотрела на Тони, как ему показалось, виновато и с жалостью, — о глупостях всяких забудь. Это все из-за ритуала. Магия это.

В груди у Тони что-то оборвалось. Сердце затопило холодом. Значит, все, что питало его этот месяц, все, чем он согревался, - результат магического воздействия? И нет ничего. Лишь воля высших сил, сыгравшая с ним и Лучезарой в куклы. Нет никакой любви к отважной девчонке, когда-то спасшей его от смерти… и вновь спасшей, спустя столько лет, и от смерти, и от бесчестья? Это ее предназначение. И его. И ничего больше. А он-то думал: сбылось «проклятие» Марты. И вправду, почему решил, что полюбил? Разве бывает любовь с двух, трех взглядов?

— Почему она? — спросил вдруг молчавший до этого Капалов. — Почему они выбрали ее?

Тони напрягся.

— Им нужны альвийские деревья, те, в которые альвы умирать уходят, — нахмурившись, ответила Малиольда Таманиэлевна. — Одна лишь щепочка фантома в теле человека скрывает… мертвеца – тоже. Ихний предводитель в мертвых делах мастак. Много сил у него, не его – дареных. Кем – неведомо. Не вижу я его. Никто не видит, даже Истинные. Силен он. Но кое-что ему нужно очень,  альвийские деревья, иначе фантомоборцы помешают его планам. В мире Прях доступа к саматх-деревьям у фантомов нет. Вариантов два: или они Лучезару в нашу рощу, в Академии, войти заставят, или заберут в ее мир, а там… принудят вход в Туманный Лес открыть. Не ее саму, так родителей ее, шантажом. В стенах Академии сделать они ничего не могут. А Лучезара может. Дальше… уж я не знаю.

— Я знаю, — Капалов вздохнул. — Было несколько попыток пробить путь в Рощу. Пронести туда взрывчатку, освоить способ перебрасывать человека порталом. Эксперимент устроили, в клубе – не вышло у них.

— Ты Бастинде говорил? — озабоченно спросила техничка.

— Говорил. И ей, и некоторым людям на высшем уровне, — Капалов махнул рукой. — В Грид никто не верит. Считают, в преддверии политических перемен Кингзман ищет точки влияния. 

— Пока гром не грянет, мужик окружие не сотворит, — проворчала Малиольда Таманиэлевна.

— Я уже давно понял: за Лучезарой мне не уследить, — признался Ивадим, обращаясь к Антону. — Она и без воспоминаний тебя отыскала. Антошка, ты уж закончи начатое, защити ее. Она тебе сама, как говорится, карты в руки дала. Кто еще, если  не ты?

— Постараюсь, — суховато ответил Тони.

… Он стоял на балконе и наблюдал за тем, как Лучезара Огнецвет идет рядом с Лексеем Гудковым по холлу. Не идет – плетется следом, обняв себя руками. Сумка хлопает по коленке.

Они поговорили, в больнице, рядом с палатой Вележа. Отдать призрака Лу так и не согласилась. Заявила с негодованием:

— Не отдам! Мало ли что вы с ним сделаете! Хотите забрать – заявите на меня! Я его тогда в храм отнесу.

Тони обещал, что допросит «Ждана» в Роще альвов в оранжереях Академии. Лучезара неохотно согласилась, но настояла на том, что допрос будет вестись в ее присутствии.

Должен ли Антон теперь вмешаться в спор? Или это сугубо студенческие «разборки», личные, а то и романтические, к защите Огнецвет отношения не имеющие?

…— Чего вы лезете ко мне? В мою личную жизнь? Гудков вам чем помешал? Наш спор – не ваше дело. Вы не мой куратор, я не в вашей семерке! Вы перподаватель – и все! Хороший Алешенька там или нет, я сама разберусь! — сказала она, пылая малиновыми щеками.

Тони еще раз поглядел вниз. На романтически настроенную девушку Лучезара похожа не была. Наоборот. Плелась, склонив голову. Гудков останавливался и смотрел на нее с легким недовольством. Вот она оглянулась и посмотрела наверх. На Антона.

Под ноги Тони ткнулась сухая швабра.

— Наплюхал, — проворчала невесть откуда взявшаяся Малиольда Таманиэлевна. — Всюду наплюхал своей… фурстрацией. В кабинете да сих пор стату́я нимфы рыдает … за тебя, стылого, переживает.

Антон вежливо отодвинулся. Что за день сегодня? Что за безумие? Техничка оперлась на ручку швабры и задумчиво проговорила, тоже глядя вниз:

— Велела я тебе глупости забыть. А ты меня не слушай. Ты сердце свое слушай. Чуткое оно у тебя. Недаром его тебе боги сохранили.

Антон повернулся и посмотрел техничке в глаза.

— Токмо молчи пока. Доучиться девочке дай. Вам, соколикам, любовь – в развлечение, а нам страдай потом без высшего образования. Иди, что стоишь? — Малиольда Таманиэлевна принялась тереть шваброй пол. — Уведут ведь. 

— Ты меня поддержать пришла или жаловаться?

Вележ поднял брови. Без корректирующего геля они у него были ершистые, недовольные. Ленни еще больше похудел, а глаза были грустными.

— Я жалуюсь? Кто? Я? Я вообще молчу!

— Жалуешься. Жалость к себе прет из тебя, как тесто из кадушки. Оттого, что это происходит невербально, не легче. Это мне… мне сейчас нужно хныкать и проклинать судьбу!

К слову, Ленни занимался этим с того момента, как я зашла. Сочувствие я выразила всеми возможными способами, даже поцеловала его в небритую щеку, на которую он требовательно указал пальцем с облупленным маникюром. Я знала, что отрыв фантома от ауры происходит очень болезненно, в несколько этапов. Однако меня терзало подозрение, что мучает Вележа не физическая боль – ее должны были облегчать розетки болеутоляющих кристаллов над больничной койкой – а чувство вины. С одной стороны, мы знали, кто убил Мадлену, и даже подозревали, почему, с другой стороны, Антон Макарович утверждал, что главный злодей вовсе не Козински, потому что…

Господи, чего я-то напрягаюсь?! Мое дело сторона. Я уже не имею никакого отношения к расследованию и о последних прорывах агентства узнаю из уст Ленни. Он послужил некоторым громоотводом, утверждая, что сам настоял на моей работе «под прикрытием» из собственных, корыстных побуждений, но вешать на него все свои грехи не собираюсь. Да, я понимаю, что в некотором роде чуть не подставила Олевского. И призрака выпустила, и за палочку схватилась и вообще, повела себя как человек. Приди «ССЗПВ» в голову чуть активнее поинтересоваться составом оперативной группы агентства, они бы очень удивились и вряд ли оставили это без последствий. Но что мне было делать? Ситуация особо к сохранению инкогнито не располагала.